Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

– Спроси его об этом, когда он вернется. Данат станет хаем Мати, и если он поступил так, как ты говоришь, то это не преступление и у него не будет причин скрывать.

– Нападение на поэта…

– Тебя убили? Ты умираешь? Нет? Тогда не ищи у меня сочувствия. Ступай, Маати-тя, я тебя не держу. И отнеси узнику все, что посчитаешь нужным. Хоть пони приволоки, если так неймется доставить ему удовольствие. Пусть скачет по кругу в своей камере. Только ко мне больше не приходи. Если возникнут новые вопросы, обращайся к моему сыну.

Сказав это, хай принял позу, прямо указывающую на завершение аудиенции. Маати встал, изобразил позу благодарности, хотя никакой благодарности не чувствовал, и покинул комнату встреч.

По коридорам дворца он шел, сжимая кулаки от негодования, а вернувшись в свои покои, собрал в узел и перевязал бечевкой заранее приготовленные вещи: шерстяной халат отличного качества, торбу из грубого сукна с ореховым хлебом и сыром, флягу со свежей водой. Он еще до аудиенции решил, что стражники позволят ему пронести все это в узилище Оты.

У основания башни по дозволению хая можно было взойти на охраняемый стражей помост, который с помощью лебедки поднимали и опускали по закрепленным в стенах направляющим. На помосте могли разместиться человек двенадцать.

Маати назвался стражникам, рассчитывая, что мантии поэта, надменного тона и манеры смотреть свысока на любую прислугу будет достаточно, чтобы ему немедленно и беспрекословно подчинились. Не тут-то было – один из стражников отправился во дворец хая проверить, действительно ли поэту разрешено навестить узника и передать кое-какие вещи.

Дождавшись возвращения гонца, Маати забрался на помост, и сигнальщик протрубил в трубу.

Цепи натянулись, помост двинулся вверх. Маати вцепился в поручни до белизны в суставах. Потоки воздуха раздували рукава, крыши дворцов уплывали вниз и уменьшались в размерах. Только башни, птицы и горные вершины оставались вровень с помостом.

Вид с высоты открывался потрясающий, но Маати мог думать исключительно о том, что случится, если лопнет одна из цепей.

Когда помост поднялся до уровня небесных дверей, начальник стражи крепко взял Маати за руку, помог переступить на каменный пол и спросил:

– Что, первый раз на такой верхотуре?

Но в вопросе не было и намека на насмешку. И рядовые стражники тоже улыбались вполне добродушно. Все эти люди изо дня в день рисковали жизнью, поднимаясь на башню, которая была символом величия Мати, и ничем больше.

Маати улыбнулся и отступил на шаг от небесной двери.

– Я здесь, чтобы повидаться с вашим узником.

– Знаю, – сказал начальник. – Мне, как и всем моим людям, достаточно сигнала трубы. Но учтите: если он на вас нападет, если возьмет в заложники, я на сделку не пойду, и вниз отправится ваш труп. Стало быть, войти к нему – это ваш выбор. Дальше я за вашу жизнь не в ответе.

Маати по лицу начальника стражи понял, что тот не шутит. Но поскольку выбор уже был сделан, принял позу благодарности – не очень грациозно из-за узла, который держал под мышкой. Начальник молча кивнул и сопроводил его к массивной деревянной двери.

Там четверо стражников рангом пониже обнажили мечи и встали на изготовку.

Маати глубоко вздохнул и перешагнул порог.

Ота сидел в углу, обхватив колени руками. Он посмотрел на Маати и сразу опустил глаза.

Маати услышал скрежет засова за дверью и удивился тому, что все эти вооруженные люди всерьез считают опасной для его жизни встречу с обессилевшим узником.

– Вот, принес тебе еды, – сказал Маати. – Хотел захватить и вина, но передумал – праздновать вроде как нечего.

Ота рассмеялся, только вырвавшиеся из горла сиплые звуки были мало похожи на смех.

– Да уж, и в голову бы сразу ударило, а я не так молод, чтобы пить натощак, – слабым голосом проговорил он.

Маати сел на колени и, развязав узел, аккуратно разложил снедь. Теперь казалось, что ее слишком мало, но когда он отломил кусок орехового хлеба и протянул Оте, тот благодарно кивнул. Потом Маати открыл флягу с водой и поставил ее возле ног Оты, а сам замер в ожидании, положив руки на колени.

– Что нового? – поинтересовался Ота. – До меня слухи не часто доходят.

– Все просто и понятно, совсем как в лабиринте, – ответил Маати. – Дом Сиянти воспользовался всеми своими связями, чтобы сохранить торговлю с Мати. Твой старый распорядитель лично посещает городские гильдии. Говорят, даже ведет переговоры с наемной стражей.

Ота покачал головой:

– Видно, боится за свою жизнь. Все из-за меня. Жаль, не хотел я этого. Впрочем, теперь я никак не могу ему помочь. Выходит, за знакомство со мной людям приходится платить свою цену.

Маати опустил глаза. Он понимал, что давать ложные надежды – последнее дело, но, с другой стороны, больше нечего было предложить.

– Я послал весть даю-кво. Может, удастся сохранить тебе жизнь. До тебя никто не отказывался от предложения стать поэтом, так что…

Ота глотнул воды и вернул флягу на пол. Нахмурился и спросил:

– Ты попросил его даровать мне статус поэта?

– Я не утверждаю, что получится. Просто говорю, что предпринял такую попытку.

– Что ж, и на том спасибо.

Ота наклонился, отломил еще хлеба и снова откинулся назад. Даже такие простые движения стоили ему немалых усилий.

Маати встал и начал ходить по комнате. Вид из зарешеченного окна завораживал – как может человек с одного места окинуть взглядом такие просторы?

Этот вопрос натолкнул Маати на другой, не столь возвышенный.

– Тебе что, даже ночного горшка не дали?

Ота широким жестом указал на решетку:

– Зато есть окно.

Маати улыбнулся, Ота тоже, и они дружно рассмеялись.

– Вот уж небось люди внизу удивляются.

– Ага, думают, что за голуби такие огромные развелись? И проклинают бедных птичек, – подхватил шутку Ота.

Маати почти сразу стал серьезным.

– Они тебя казнят, Ота-кво. Хай и Данат. Не оставят в живых. О тебе теперь знают во всем мире, и твои родственники уверены, что ты выступишь против них.

– То есть просто выколоть мне глаза и забросить в дикие земли для них будет мало?

– Если хочешь, могу предложить им этот вариант, – сказал Маати.

Ота безрадостно рассмеялся, взял кусочек сыра, размял и протянул. Маати немного поколебался и, прикинув, что ореховому хлебу не помешает толика соли, принял сыр.

– Я, когда решал вернуться в Мати, хорошо понимал, чем это может закончиться, – сказал Ота. – Для меня – ничем хорошим, но это убережет Киян, согласен? Они ведь теперь ее не тронут?

– Согласен, не вижу причин