Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

поступить. И на миг перед ней возникла картина всей ее будущей жизни. Когда-то она действительно любила этого мужчину. Идаан еще помнила это. Она улыбнулась, и потянувшись к Адре, поцеловала его в губы.

– Мне просто очень грустно, – сказала она. – Все так печально, но я справлюсь. Завтра приду к тебе, и мы обсудим, как действовать дальше.

А за стенами дома Ваунеги горожане продолжали ликовать по поводу возвращения Даната. На улицах красовались сплетенные из цветов арки. По Мати, словно перезвон колоколов, разносились хоровые песнопения. Во всем чувствовались радость и облегчение, но в душе Идаан не было ни того ни другого.

Бо́льшую часть дня она ходила по празднующему городу, от пирушки к пирушке, и старалась, чтобы ее никто не задел, словно была куклой из сахарных волокон, которая может рассыпаться от одного толчка.

И только когда солнце зависло в трех ладонях на западе, Идаан наконец увидела того, кого так хотела увидеть.

Семай и Размягченный Камень сидели на лужайке в окружении дюжины утхайемских детей. Малыши нисколько не заботились о том, что на их шелковых одеждах останутся зеленые пятна от травы, а три раба с помощью кукол разыгрывали для них забавные сценки.

Рабы визжали, свистели и распевали песенки, а марионетки подпрыгивали, колотили друг дружку и разбегались в стороны.

Поэт сам, как ребенок, растянулся на траве, на коленях андата уместились две девчушки. Бесстрашные крохи сидели в обнимку, а Размягченный Камень выглядел довольным и снисходительно улыбался.

Завидев Идаан, Семай сразу встал и быстро двинулся к ней. Идаан уже в который раз за день улыбнулась и приветственно сложила руки.

И Семай, как ей показалось, единственный из всех правильно понял ее жест.

– Что-то случилось? – спросил он, подойдя.

Его глаза были темными, как у Адры, но в них не было холода. Это были глаза юноши. Заглянув в них, Идаан не увидела ни ненависти, ни боли.

Возможно, Идаан просто хотелось, чтобы это было так.

Улыбка слетела с ее губ, и прозвучал ответ:

– Нет, ничего.

Семай взял ее за руку. Сделал это там, где их могли увидеть посторонние – дети уж точно могли, – и она позволила ему.

– Что случилось? – уже тише повторил Семай.

Идаан тряхнула головой:

– Мой отец скоро умрет. – Голос сорвался, губы задрожали. – Мой отец умрет, а я ничего не могу… Не могу этому помешать. Слезы дают облегчение, но только когда я рядом с тобой. Странно, да?

8

Семай ехал верхом по широкой тропе, которая зигзагом поднималась в гору. Рудоспуск выходил прямиком из шахты, от середины склона снижался к самому подножию.

Как только тропа свернула к рудоспуску, Семай наметанным глазом оценил мощные балки и сваи, благодаря которым скат оставался ровным даже в тех местах, где склон был обрывистым.

Потом Семай посмотрел на юг, где башни Мати напоминали поднимающиеся к полуденному солнцу заросли тростника.

У него разболелась голова.

– Мы очень рады, Семай-тя, что вы решили к нам наведаться, – не в первый раз поблагодарил поэта старший мастер. – Ведь мы думали, в честь возвращения будущего хая горожане на несколько дней отложат все свои дела.

Семай воздержался от позы принятия благодарности: многократные повторы свидетельствовали о том, что признательность горного мастера пусть не фальшивая, но уж точно не вполне искренняя. Поэт лишь кивнул и направил лошадь в следующий поворот тропы.

Всего их было шестеро: Семай с Размягченным Камнем, старший мастер, распорядитель с чертежами и договорами в кожаной наплечной сумке и двое слуг, которые везли воду и еду. Обычно в такие поездки собиралась компания в два раза больше. Семай прикинул, сколько горняков сейчас находится в выработках, и почти сразу понял: ему без разницы, сколько их там. И снова принялся оценивать рудоспуск и заодно свою головную боль.

До рудника Радаани не ближний путь, так что из города они выступили еще до рассвета. Все было оговорено за несколько недель, а дела и деньги дают разгон, сравнимый с разгоном лавины, которую глупо пытаться остановить или хотя бы замедлить. Лавина может накрыть какой-нибудь город, но она направлена вниз, и только вниз. А вот для того, чтобы поднять в гору такое тяжелое изнуренное существо, каким себя ощущал Семай, требовалась иная сила.

Пока поэт предавался этим размышлениям, что-то в его сознании, словно третья, невидимая рука, изменило направление мыслей и заставило скомандовать:

– Хватит!

Распорядитель и горный мастер растерялись, а Семай не сразу понял почему.

– Это я не вам, – он указал на андата, – а ему. Прикидывает тишком, где лучше устроить обвал.

– Просто упражняюсь, – с неискренней обидой в голосе пробасил Размягченный Камень. – А делать ничего и не собирался.

Мастер посмотрел вверх на склон, и по его лицу Семай понял: поток фальшивых благодарностей остановлен. Поэт, заметив испуг мастера, испытал нечто вроде злорадства, а потом увидел, как тонкие губы андата едва заметно растянулись. Никто из живущих в этом мире, кроме Семая, не догадался бы, что это улыбка.

Первую ночь празднеств Идаан провела с Семаем. Она плакала и смеялась, находила у него утешение и одаривала ласками, а еще они много разговаривали и так и заснули на полуслове.

Ночная свеча едва прогорела на четверть, когда в дверь тихо постучал слуга. Пора было отправляться на рудник.

Идаан лежала на кровати, закутавшись в простыню, и смотрела на Семая так, будто боялась, что он отошлет ее из своих покоев. А когда он облачился в свежие одежды, ее глаза уже закрылись и дыхание стало ровным. Он какое-то время постоял у кровати, глядя на ее умиротворенное лицо. Без макияжа она выглядела моложе, чуть приоткрытые губы, которые совсем недавно до боли впивались в его рот, казались удивительно мягкими, а кожа сияла, словно мед в лучах солнца.

Искушение было велико, но он, вместо того чтобы послать слугу за зелеными яблоками, выдержанным сыром и миндалем в сахаре, надел и зашнуровал сапоги и отправился выполнять свой долг.

Лошадь еле плелась, перед лицом жужжали мухи. Тропа свернула, и перед Семаем снова открылся вид на Мати.

Празднование в городе должно было продолжаться до свадьбы Идаан и Адры Ваунеги. Между двумя радостными событиями – окончанием процесса престолонаследия и заключением союза двух благородных семейств – должна состояться церемония прощания со старым хаем. И несмотря на все усилия Маати-кво, скорее всего, в этот же отрезок времени будет казнен Ота Мати.

При таком количестве ритуалов и церемоний, намеченных до зимы, поэт с андатом могли