Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Ремора кивнул:

– Будь добр, верни книгу на полку. Однако теперь так не делается, э? Кальдов не стало, но закон остается законом. Известно ли тебе, патера, о торговле замороженными эмбрионами? Новые породы скота, экзотические ручные зверушки, а в краях наподобие Тривиганта и рабы, э? Откуда они появляются, м-м?

Росомаха опрометью бросился к книжному шкафу.

– Из других городов, Твое Высокопреосвященство?

– В каковых говорят то же самое, патера. Семена и черенки, из коих произрастают растения… м-м… весьма причудливых форм. И гибнут, э? По крайней мере, в большинстве своем гибнут. Гибнут либо… м-м… растут, множатся, процветают – куда там творениям природы!

– Об этом я слышал, Твое Высокопреосвященство.

– Ну а звери и люди чаще всего выходят вполне… э-э… обычными. Либо почти обычными, э? Однако изредка среди них попадаются… м-м… сущие уроды, э? То жалкие, то устрашающие. Цены на них поражают воображение. А вот теперь, патера, слушай со всем вниманием.

– Слушаю, твое Высокопреосвященство.

Остановившись рядом, Ремора опустил на плечо Росомахи ладонь.

– Некогда, – понизив голос едва ли не до шепота, заговорил он, – пятнадцать лет тому назад, сие было известно всякому, э? Однако ныне так называемый «кальдов каприз» всеми забыт, м-м? И ты, патера, не заговаривай о нем ни с кем. Не вороши прошлое, м-м?

– Твое Высокопреосвященство может положиться на меня целиком, – изогнув шею, дабы взглянуть в глаза коадъютора, заверил его Росомаха.

– Манифик. Колоссаль. Так вот, патера, перед тем как… э-э… снискать награду богов, кальд, выплатив сумму невероятной… м-м… величины, э? Приобрел человеческий эмбрион. Нечто… э-э… экстраординарное.

– Понимаю, Твое Высокопреосвященство, – пробормотал Росомаха, нервно облизнув губы. – Понимаю и высоко ценю твою веру в меня.

– Кого он собирался растить, э? Преемника? А может… м-м… живое оружие? Этого, патера, не знает никто. Даже Аюнтамьенто в сем отношении ничуть не… э-э… осведомленнее тебя, патера, узнавшего обо всем только что.

– Позволь поинтересоваться, Твое Высокопреосвященство, а что же?..

– Что же с ним сталось? В этом-то и загвоздка, патера… м-м… в этом-то и загадка. На что он способен? Возможно, экстраординарно силен. Возможно, умеет читать мысли, э? Передвигать предметы, не прикасаясь к ним? Слухов о подобных людях по городу ходит в избытке. Аюнтамьенто искал его, э? До сих пор ищет. Безостановочно. Не покладая рук.

– А его вживили кому-либо, Твое Высокопреосвященство?

– Этого также не знает никто. По сию пору, э?

Вернувшись к письменному столу, Ремора опустился в кресло.

– Миновал год. Два года. Пять… э-э… десять. И вот они явились к нам. Потребовали проверить всех детишек во всех палестрах города, и мы проверили. Память, э? Ловкость. Все, что только возможно. Несколькие нас… м-м… изрядно заинтересовали. Но все без толку, э? Чем пристальней мы… э-э… наблюдали за ними, тем менее… м-м… диковинными они выглядели. Раннее развитие, э? Еще год-другой, и остальные догонят.

Ремора покачал головой.

– «Ничего непредвиденного», – сказали мы, а… э-э… Лемур, Лори и прочие с этим вполне согласились. Замороженные эмбрионы далеко не всегда оправдывают ожидания. Сплошь и рядом гибнут в материнской утробе. И все об этом забыли. Понимаешь, к чему я?

Внезапные прозрения случались с Росомахой исключительно редко, но тут его вдруг осенило:

– Т-т-твое Высокопреосвященство отыскал эту особу! Эту девицу, Синель!

Ремора поджал губы.

– Я вовсе не… э-э… не утверждал ничего подобного, патера.

– Воистину, Твое Высокопреосвященство.

– Патера становится весьма… э-э… популярной фигурой, патера, о чем я намекал в разговоре с тобою еще вчера. Ну, разумеется, теофания… надписи «Шелка в кальды!», намалеванные на всех стенах от леса до озера… такое кого только не привлечет, э? Посему за ним и должен приглядывать аколуф, наделенный недюжинной… м-м… прозорливостью. И весьма, весьма недюжинной рассудительностью. Не менее пристально следует наблюдать за его приспешниками. Нелегкая задача для особы столь юных лет… однако для будущего палюстрийского коадъютора – в самый раз, в самый раз.

Почувствовав, что его более не задерживают, Росомаха встал на ноги и поклонился:

– Сделаю все, что смогу, Твое Высокопреосвященство.

– Манифик. Колоссаль. Загляни к Наковальне за тем письмом и моей запиской патере.

– Твое Высокопреосвященство полагает, что патера также о чем-то догадывается? – набравшись храбрости, осведомился Росомаха. – Или что эта женщина ему обо всем рассказала прямо?

Ремора хмуро кивнул.

Здесь, в наивысшей точке, утес выдавался в озеро, словно нос исполинской лодки. На нем-то, согласно скромной бронзовой табличке, врезанной в стену обок от входа, смиреннейший почитатель Сциллы, Владычицы Озера, секретарь Аюнтамьенто Лемур и воздвиг в ее честь сей строгий купол в виде полусферы из млечно-матового, полупрозрачного голубого камня, покоящийся на десятке (Шелк их старательно сосчитал) извилистых, точно волны, сужающихся кверху, необычайно хрупких с виду колонн. Основанием колоннам служила приземистая балюстрада, украшенная изображениями деяний богини, как действительных, так и легендарных, искусно вычеканенными в бронзе, а самым впечатляющим из них, безусловно, был бронзовый образ богини с развевающимися, парящими вокруг головы волосами, с обнаженной грудью, о десяти волнистых руках-щупальцах, протянутых к десятку колонн, врезанный в камень пола.

Однако более на вершине утеса не обнаружилось ничего. Ничего и никого.

– Ни души, Орев, – заметил Шелк. – Ни души… но я-то точно знаю: мы здесь кого-то видели.

В ответ птица лишь пробормотала нечто невнятное.

Озадаченно покачивая головой, Шелк шагнул под густую тень купола. Едва его запыленный черный ботинок коснулся пола, снизу, из-под сплошного камня, словно бы донесся негромкий, еле слышный стон.

В тот же миг Орев, к немалому удивлению Шелка, взлетел. Летел он неуверенно, неловко и тут же, пронесшись меж двух колонн, грузно опустился на голый каменный выступ в восьми, максимум в десяти кубитах от святилища, однако летел – летел вопреки ярко-синему на фоне черных маховых перьев лубку, наложенному Журавлем.

– Чего испугался, безмозглая птица? Упасть?

Орев склонил глянцевитую голову в сторону Лимны.

– Р-рыбьи головы?

– Да, да, – посулил Шелк. – Целая куча, как только вернемся.

– Смотр-ри в оба!

Обмахивая лицо широкополой соломенной шляпой, Шелк повернулся к озеру и невольно залюбовался открывшимся видом. На фоне бескрайней кобальтовой синевы там и сям приветливо сверкали крохотные белые треугольнички парусов. В тени купола жара, царившая среди скал, заметно ослабла, а в лодке наподобие тех, за которыми наблюдал Шелк, несомненно, было еще прохладней, свежее… Возможно, сохранив мантейон, как повелел Иносущий, он как-нибудь, летом, привезет сюда ребятишек из палестры – ребятишек, никогда в жизни не видевших озера, не катавшихся на лодках и не удивших рыбу. Таких впечатлений они наверняка не забудут вовеки, сохранят память о сем приключении до конца дней…

– Бер-регись! Р-рука!

Донесенный бризом со стороны берега, голос Орева прозвучал негромко, однако довольно резко, и Шелк, едва успевший опереться об одну из