Бес лести предан - Элиот Лилит

Слуги, которых Алексей с вечера отправил на ночное богослужение, еще не вернулись, зато в гостиной сидели друг против друга великий князь Константин и Адам Чарторыйский.

– Я распечатал бутылку вашего вина, – оповестил Константин, салютуя бокалом. – Потом пришлю вам новую.

– Плевать на вино, – отмахнулся Алексей. – Где цесаревич?

– Наверху, в ближайшей к лестнице спальне, – ответил Чарторыйский. Он тоже сжимал бокал, но к вину почти не прикоснулся. – Лекарь только что ушел.

– Что сказал?

– Жить будет, – Константин широко зевнул. – Может, даже не сильно охромеет.

– Трепетная братская нежность… – буркнул Герман, заглядывая в гостиную.

Константин расхохотался.

– Запас моей братской нежности на сегодня исчерпан, – он опрокинул в себя вино и потянулся к бутылке. В звуке, с которым горлышко звякнуло о стенку бокала, Алексею померещился тот же стеклянный звон, что и в смехе великого князя. – Вот увидишь, Герман, даже глухого и хромого нашего ангела будут любить больше, чем меня.

Алексей повернулся к лестнице.

– Посмотрю, как он.

– Был без сознания, когда лекарь уходил, – донеслось вслед, но он уже не слушал.

Взбежав по ступеням, Алексей повернул направо и зашел в небольшую гостевую спальню. Он ее даже обставить до конца не успел, тут только и было, что кровать да пара стульев. На негнущихся ногах Алексей подошел к постели.

Золотые кудри Александра разметались по подушке, такой же белой, как его лицо. Забытие не вернуло изящным чертам безмятежность – фигурные губы мучительно кривились, крылья носа подергивались, бронзовые ресницы трепетали. Повязку на ноге и другие возможные раны скрывало тонкое покрывало, к которому Алексей не посмел прикоснуться.

С минуту он стоял, скрючившись под мучительным гнетом вины. Потом упал на стул и закрыл лицо рукой.

Скрипнула дверь.

– Тебе надо поспать, – сказал Герман.

– Я посплю тут.

– На стуле?

– Да.

– Не глупи, мальчик. Он от этого быстрее не поправится.

– Я посплю тут.

Раздался тяжкий вздох, и шаги исчезли за порогом.

Да, конечно, быстрее не поправится. Хотя, может, если станет совсем худо, инстинкты подскажут цесаревичу, как воплотить в жизнь рисунок со стены древней пирамиды и сожрать Алексея, чтобы подпитать свои силы. Разве плохо? Ну а если нет – пусть, очнувшись, увидит, что Алексей о нем не забыл.

«Только один раз я уже оставил его умирать».

И поступил правильно, по-другому было нельзя. Алексей клялся в верности его величеству – на свете не было ничего важнее, чем император.

Это было правдой. Такой же правдой, как то, что друг из него паршивый.

Глава 72. Ганс фон Катте

Он сидел на стуле со связанными за спиной руками. Страшная глупость – возжелай он, его не остановили бы и кандалы, не то что веревка. Но он не двигался, хотя пальцы занемели, а лезущий в бойницу солнечный свет кусал глаза, напоминая об океане белого огня, едва не выжегшем его подчистую. Он ждал.

В коридоре раздались тяжелые шаги. Дверь натужно отворилась, пропуская в темницу прусского короля. Фридрих Вильгельм был один и выглядел почти миролюбиво, но по спине все равно прокатилась дрожь. Лошадь, которую слишком часто хлестали, трясется уже от одного вида кнута.

Король устроился на стуле напротив. Полоска света легла на его одутловатое лицо.

– Ну что, Катте? Слышал, приговоренные к смерти за несколько часов успевают переосмыслить целую жизнь. У тебя же было целых несколько дней. Преисполнился новых добродетелей? Раскаялся перед Богом и своим королем?

– Перед Богом мне раскаиваться не в чем. А перед королем – незачем, – голос чудом не задрожал. – Где принц Фридрих?

Он спрашивал это у каждого стражника, приносившего тюремные харчи, но ответа так и не добился.

– Да сдался же тебе твой принц! – король недовольно покачал головой. – А ведь когда-то ты был таким хорошим и верным гвардейцем… Кутил и пил, конечно, многовато, но кто не без греха? А тут заделался фанатиком, и было бы ради кого!

Он промолчал. Фридрих Вильгельм никогда не был и не будет тем, чем был его сын. Посвятив жизнь борьбе с демонами и людьми, он искорежил и свою душу, и свой царский огонь. Он не всегда был тем беспощадным тираном, которым стал в последние десять лет. Но, столько времени предаваясь войне и разрушению, король-солдат, которому когда-то он шел служить с благоговением, неизбежно разрушил себя. Осталась лишь оболочка, обуреваемая гневом на весь мир, низкими страстями и яростными вспышками огня, который горел слишком долго и слишком горячо. От мысли, что однажды такая судьба может постичь и принца, у него рвалось сердце.

«Может быть, короли не должны существовать. Но кто тогда защитит народ?»

– Чего вы хотите? – спросил он. – Если угодно меня казнить, так казните. Можете сопровождать меня до самого эшафота, если боитесь, что сбегу.

– Если бы я хотел просто тебя убить, то сделал бы это той ночью, – король нахмурился. – Скажи, Катте. Слышал ты когда-нибудь, чтобы один огонь сожрал другой?

Он вздрогнул. Старые легенды и домыслы, которые рассказывал учитель, нанятый для него в детстве отцом, всколыхнулись в памяти. Он столько лет гнал от себя эти мысли, и в то же время чувствовал, что некоторые догадки учителя были верны. Гершварц на службе у монарха самим своим существованием пробуждал в нем необъяснимый первобытный голод, утолить который не могло ничто. Ничто, кроме черного огня. Гершварцы и короли были неполны друг без друга, но и оказавшись рядом, не могли слиться воедино. Или просто не знали, как.

– Про гершварцев известно даже меньше, чем про демонов, – услышал он свой голос. – Я знаю не больше вашего.

– Я думал об этом так долго… – глаза короля затуманились безумием. – Зачем-то ведьм сжигали на кострах. Отчего-то даже в Древнем Риме правители сходили с ума к концу своего царствования. Во снах, где я делаю свое королевство великим, я сияю так, как не сиял никогда. И еще чаще мне снится, что я выпиваю по капле тебя. А ты – позволяешь мне.

Перекладина стула жестко впилась в спину.

– Вы хотите… – горло свело судорогой. – Вы хотите…

В улыбке короля не осталось ничего человеческого.

– Разумеется, хочу. Но, сдается мне, это процесс добровольный. Я пытался в ту ночь, но ты просто таял, как ледышка над костром. Душу Дьяволу продают по своей воле – может, и Дьявол должен продать свою душу сам?

«Да кто из нас еще Дьявол…»

Он сцепил зубы.

– Думаете, сможете