Бес лести предан - Элиот Лилит

– Гершварца можно пытать долго, – заметил король уже без улыбки.

– Гершварцы всю жизнь держат в узде демонов, подстрекающих выбрать легкий путь, – он оскалился: отчаянно, весело и зло. – Пытайте на здоровье.

Запрокинув голову, король расхохотался.

– Ну и дурак же ты, Катте! – выдохнул он, сотрясаясь грузным телом. – Думаешь, я тебя буду пытать?

На макушку будто опрокинули ведро ледяной воды.

– Вы не станете… – прошептал он неверяще. – Против вас обернется ваш собственный народ! Все соседние монархи обратятся против вас, если вы опуститесь до того, чтобы пытать собственного сына!

– Да, это все усложнит, – согласился король. – Поэтому для всех будет лучше, если ты согласишься сразу. Тогда я сохраню кронпринцу жизнь. Я даже оставлю его своим наследником, клянусь тебе в этом своим королевским огнем.

Он замер, дыша тяжело и рвано. Вот – выход. Его единственный шанс спасти принца. И разве не готов он был отдать за него жизнь?

Онемевшими губами он обвел:

– Как вы хотите это сделать?

Король хлопнул в ладоши.

– Честное слово, Ганс, я люблю тебя, когда ты такой сговорчивый! Сперва пройдет суд. Принца, разумеется, помилуют. Тебя – приговорят к смерти. Только это будет особая казнь. Я сожгу тебя в своем огне, прямо на эшафоте. А ты – прекратишь упрямиться и всю свою тьму бросишь мне навстречу.

– Но если не получится? Если я все сделаю, а вы не обретете того могущества, о котором мечтаете?

Король нахмурился.

– Я поклялся королевским огнем, Катте. Выполни свою часть уговора, и я выполню свою.

Выходит, не мгновенная смерть. Есть время все обдумать. Есть время подготовиться.

Король вышел, а он остался сидеть, опустив голову. По губам медленно расползалась улыбка.

Значит, шанс есть не только у принца Фридриха. Шанс будет и у него.

Алексей открыл глаза. Солнце уже садилось. Кто-то набросил ему на плечи шерстяной плед. Александр лежал как прежде, бледный, едва дышащий. Герман сидел на соседнем стуле и смотрел в окно.

Мысли текли медленно и заторможенно. Голова гудела. Алексей снова уронил ее на грудь.

Герман… фон Катте… «Шанс может быть и у него»…

– Но это невозможно, – пробормотал Алексей, хотя все начинало казаться даже слишком возможным. – Я бы почувствовал, если бы ты был Темным… Но он не умер, да? Ганс фон Катте?

– Ганс Герман фон Катте умер, – тихо ответил старик. – То, что осталось после него, это уже совсем другое дело.

Алексей чуть не вывихнул себе шею.

– Так это возможно! – выдохнул он, неверяще уставившись на Германа. – От этой силы можно отказаться!

Ну конечно, конечно, Алексей должен был узнать его! Ведь видел же это лицо в отражении, в самом первом своем видении! Да, молодое и полнокровное, обрамленное темными кудрями, но это было оно, пускай и высушенное теперь годами, потерями и бременем слишком большого знания.

– Да, способ есть, – кивнул Ганс Герман фон Катте. – Но я не думаю, что он тебе понравится.

– Ты должен был сказать раньше! – воскликнул Алексей и прикусил губу, испугавшись, что разбудит Александра. – Если бы я знал… Я бы… Я бы…

Но тут его придавила новая тяжелая мысль. Вторя ей, Герман уточнил:

– Ты бы оставил своего императора в одиночку расхлебывать все беды? Сомневаюсь. Ты и сейчас этого не сделаешь, хотя именно это я бы тебе и посоветовал. Но ты должен знать об этом способе, сейчас – больше, чем когда-либо. Я боюсь, скоро он может тебе пригодиться.

– Как…

Герман приложил палец к губам.

– Не слушай. Смотри.

И крепко сжал запястье Алексея.

Когда его выводили, из окна башни высунулся принц. Даже отсюда были видны его красные заплаканные глаза и дрожащие обескровленные губы.

– Ганс! – крикнул он. – Ганс, прости меня! Это я во всем виноват!

Из этого окна будет виден эшафот… Еще бы, разве мог Фридрих Вильгельм устоять перед соблазном заставить сына смотреть на казнь лучшего друга? Бедный принц… От мысли, что они видятся в последний раз, сжалось сердце. Но он вскинул голову и широко улыбнулся.

– Бросьте, ваше высочество! – крикнул он весело. – Мне радостно умереть за вас! Пожалуйста, будьте счастливы!

Облик рыдающего принца разрывал душу. Он поспешил сесть в карету. Та покатилась к площади.

Карета была тюремная, без окон. В сером полумраке он был один, вооруженный эскорт ехал снаружи.

Итак, времени мало. Он должен сделать все правильно, ориентируясь на зыбкую память, оставленную теми, кто был до него. Закрыв глаза, он собрал в кулак всю накопленную в последнюю ночь тьму. Позволил ей пропитать его насквозь, проникнуть так глубоко, как никогда прежде. Оплести черными сосудами кости, перевить жгутами мышцы, превратиться в оборотную сторону кожи и стать им – до самого конца. А потом резко выдохнул, выворачиваясь наизнанку. Он будто свежевал себя заживо – так болезненно, так неохотно отставала от него вторая сущность. Проще было вырвать себе ногти, искромсать кожу в кровавые лоскуты и по одной вытянуть жилы, чем терпеть эту муку. Но именно это он и сделал. Именно это он и должен был сделать.

На сиденье напротив очутился двойник – такой же темноглазый и темноволосый, такой же упрямый и живой. Но было что-то зловещее в изгибе его губ и черном пламени, горящем в зрачках. Он весь состоял из тьмы. Это был гершварц, в котором не осталось ничего человеческого.

Но это все еще была его тьма.

«Подними руку».

Двойник подчинился.

Это одурачит Фридриха Вильгельма. Двойник был пропитан демоническим огнем, раньше жившим внутри него. Может быть, план короля даже сработает, но отчего-то он был уверен: не выйдет. Чего-то не хватало, чтобы король получил желаемое, какого-то маленького кусочка. Но это уже неважно.

Он сдернул плащ, завернулся в него, как в покрывало, и забился под сиденье. Серьезной проверки такая маскировка не выдержит, но кому придет в голову шарить по полу, когда единственный заключенный сам шагнет навстречу?

Карета остановилась. Как раз вовремя.

Дверца распахнулась.

– На выход.

«Выходи».

Двойник поднялся с места и вышел навстречу стражникам. Затаив дыхание, он ждал, пока стихнут шаги. За пустой каретой следить не будут, да и зрелище предстояло такое, что все глаза будут прикованы к эшафоту.

Он услышал гомон. Услышал, как зачитывали приговор. Затем, выбравшись из-под сиденья, снова надел плащ и набросил на голову капюшон. На глаза упали волосы, и он не сдержал удивленного вздоха: белые, как снег.

Ну и хорошо – так точно не узнают.

По возбужденным возгласам он понял, что к народу вышел король. Пора.

Тихой тенью