Страж Ордена 2 - Никита Васильевич Семин

В Вологде, в доме захудалого мещанина, он находит целую семью, пораженную «трясучкой». Он исцеляет их всех, одного за другим, и каждому говорит: «Свет избрал тебя. Неси его дальше».

К нему приводят молодого, разорившегося дворянина, который от отчаяния ищет спасения в вине. Престарелая мать юноши падает в ноги, молит о помощи.

— Лишь ты один, батюшка, в силах вразумить его! — стонет она.

— Я — ничто, а Истинный Свет — все! — строго отвечает Иоанн, а затем глядя в его пустые, отчаявшиеся глаза молодого алкоголика, говорит ему:

— Ты ищешь силы в вине, а истинная сила — в тебе самом. Она спит. Свет разбудит ее.

Он снова возлагает руки. И дворянин, вскрикнув, чувствует, как в его жилах вместо крови будто начинает течь жидкий лед. Его спящий, ничтожный ген одаренного, который мог бы никогда не проснуться, насильственно, грубо взламывается чужой волей. Он обретает дар. И вечного, невидимого хозяина.

Самое страшное происходит в маленькой деревеньке под Кирилловым. Туда к нему приносят крепостного мальчика, немого от рождения. Умные, полные боли глаза на худом, изможденном личике.

— О, дитя мое, — шепчет Иоанн, и в его голосе впервые звучат нотки подлинного, почти материнского сострадания. — Сколько же в тебе света… и сколько тьмы вокруг.

Он касается мальчика. Сияние, исходящее от его руки, на этот раз ослепительно. Мальчик падает на колени, и из его горла вырывается не крик, а первый в его жизни, чистый, как колокольчик, звук. Он обретает не только голос. Он обретает дар такой чистоты и мощи, какой не было ни у кого из тех, кого Иоанн «пробуждал» прежде.

Иоанн смотрит на него, и в его глазах — экстаз фанатика, получившего подтверждение своей миссии. Он не знает, что служит тьме. Он искренне, всем сердцем верит, что ему являются ангелы, что сам господь творит чудеса через его недостойные руки, сам господь говорит истину через его грешное тело. Он верит, что несет в этот промерзший, страдающий мир божественный свет.

И в этом была его самая страшная сила. Он был не обманщиком. Он был искренним. И за его спиной, в невидимом мире, его холодные, безмолвные хозяева были очень, очень довольны своим новым пророком. Армия Света росла.

Глава 6

Мы въезжали в Петербург под мелким, холодным дождем, который превращал улицы в грязное зеркало, отражавшее тяжелое, свинцовое небо. После бескрайних, чистых снегов Урала столица обрушилась на меня давящей громадой камня. Прямые, как стрелы, проспекты уходили в туманную дымку. Вдоль них теснились каменные, многоэтажные дворцы, чьи холодные, надменные фасады смотрели на меня сотнями пустых окон. Грохот экипажей по булыжной мостовой, резкие окрики гвардейских офицеров, ругань «лихачей» и ломовых извозчиков, пьяные крики из дверей трактиров, шуршание шелков и сырой, солоноватый ветер с Невы — все это сливалось в один оглушительный, чуждый слуху после деревенской тишины гул.

Я посмотрел на Ульяну. Она прижалась к окну кареты, и на ее лице была смесь детского восторга и священного ужаса. Она, мечтавшая «вырваться в люди», попала в самый центр человеческого муравейника. Должно быть, ее деревня со всеми интригами и страстями отсюда, из сердца Империи, казалась такой ничтожной и крошечной! Она смотрела на проплывающие мимо витрины магазинов, на дам в шляпках с перьями, на блеск эполет, и я видел, как в ее глазах разгорался огонь амбиций. И что-то мне подсказывало, что эта девчушка развернется здесь на полную ногу и еще себя покажет…

Поспрашивав прохожих, где тут лучше всего остановиться, я выбрал одну из лучших гостиниц на Невском — «Hôtel du Nord». Устроившись, я тотчас послал полового в «дом графа Шувалова» с запиской. Вскоре тот вернулся, принеся мне от графа письмо и туго набитый кошель с деньгами — «подъемные на обустройство», как было сказано в записке. Денег, вырученных за полгода от продажи артефактов в Кунгуре, и без того было достаточно на первое время, но жест я оценил.

Уединившись в номере, я сломал сургучную печать с гербом Шуваловых. Письмо было написано не рукой графа — очевидно, его писал секретарь, — но стиль, сухой, четкий и лишенный всяких сантиментов, несомненно принадлежал ему.

Это была не светская записка, а по-военному лаконичный приказ:

'Михаил, — говорилось в письме, — приветствую вас в столице. Средства, приложенные к сему, используйте для найма приличного жилья и экипажа на ваше усмотрение. Вид ваш должен соответствовать статусу эксперта, состоящего на государевой службе.

Завтра, в десятом часу поутру, вам надлежит явиться в особняк на набережной реки Фонтанки, дом номер шестнадцать. Вывески там нет. На входе спросите князя Чарторыйского. Это заместитель главы Комитета. Предъявите ему это письмо. Он введет вас в курс текущих дел и организует вашу аудиенцию у его императорского высочества.

Настоятельно рекомендую при общении с князем Чарторыйским и другими членами Комитета проявлять сдержанность. В столице ценят не столько силу, сколько умение ее скрывать. Ваша задача на первом этапе — не произвести впечатление, а заявить себя наилучшим образом.

С почтением,

Граф А. Шувалов'.

Я усмехнулся, перечитав последние строки. «Проявлять сдержанность». Граф, очевидно, догадывался, что мой стиль ведения переговоров несколько отличается от принятого в петербургских салонах. Что ж, по крайней мере, я был предупрежден.

На следующее утро, дав денег Ульяне на покупку городского платья, я отправился по указанному в письме Шувалова адресу. Комитет по «необычным явлениям» располагался в неприметном особняке на Фонтанке, без всяких вывесок и гербов.

После короткой проверки у караула меня впустили в тускло освещенный холл. Здесь меня встретил пожилой человек. Он был сух, как осенний лист, одет в безупречный, но старомодный черный сюртук, а на его тонком, морщинистом саркастичном лице застыло выражение кислого неодобрения ко всему сущему.

— Чем могу служить? — процедил он, не спрашивая, а скорее требуя отчета.

Я молча протянул ему письмо Шувалова.

Он принял его двумя пальцами, брезгливо, будто брал дохлую мышь за хвост. Пробежал глазами по строчкам, и его тонкие губы поджались еще сильнее.

— Господин Молниев, я полагаю, — сказал он, причем в его голосе не было и тени приветливости. — Я — секретарь князя Чарторыйского. Извольте обождать. Я уведомлю его сиятельство о вашем прибытии.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и исчез за высокой дубовой дверью, оставив