Геммы: комплект из 2 книг - Анна Коэн

– Сыскные мы, – пояснил Лес, ловко очищая очередное яйцо. – Дело ваше будем распутывать. Да вы не бойтесь, мы и не с таким справлялись, – «ободрил» он Пимена. – Нам бы только знать, с чего начать.

Епископ улыбнулся в длинные с проседью усы.

– Начните с того, что выспитесь с дороги. На свежую голову дела спорятся. С утра поезжайте в лазарет, там доктор покажет вам кадавры жертв и даст адреса свидетельниц. Имейте в виду, гулящие они, так что отправиться придется в неприятные места.

Лес ухмыльнулся, за что Норма хорошенько пнула его под столом. Вот уж чего не хотелось, так это раз за разом отцеплять брата от девиц, чувствуя себя при этом заполошной наседкой.

Алевтина тем временем, по-прежнему бережно прижимая к груди бутыль спиртуса, прошлась по тесной комнатке. Ее внимание привлек окованный сундучок с поблескивающими в нем инструментами.

– О, вы занимаетесь акушерством? – удивилась она, тронув пальцем неизвестного назначения предмет, больше напоминавший щипцы для углей. – Роды принимаете?

– Случается, – степенно кивнул Пимен. – Ко мне обращаются в последний момент, я и не могу отказать. Пришлось освоить эту науку.

– А почему не в лазарет? – Алевтина Кондратьевна сдвинула тонкие бровки.

– Так помереть боятся, – развел руками священник.

Норма сделала мысленную отметку о сомнительном профессионализме местных лекарей и переглянулась с остальными.

На ночлег епископ устроил их в просторном бревенчатом бараке, названном им приютом. На первый взгляд тот показался почти пустым, но, присмотревшись, Норма заметила двух девушек в дальнем углу. Одна вскинулась на шум, задрожала всем телом. Лицо у нее было в кровоподтеках, рот разбит. Вторая поначалу и не шелохнулась, но стоило им приготовиться ко сну, как раздался младенческий рев – и вторая девушка стала укачивать младенца. Он то унимался, то вновь начинал плакать. Норма никогда не слышала этого звука, но теперь признала, что нет ничего хуже и тревожнее. Лес, плюнув, ушел на сеновал к Фундуку, и она впервые позавидовала такой возможности. А им лишь оставалось ворочаться на узких койках, то погружаясь в беспокойную дрему, то пробуждаясь от нового взрыва детского писка.

– Вот поэтому я и не собираюсь замуж, – простонала Алевтина утром, потирая затекшую шею.

Разбитые и с ноющими после долгой дороги и жестких тюфяков спинами, они получили благословение от епископа Пимена и отправились в лазарет.

Несмотря на высокое солнце, город и не собирался просыпаться. Лазарет, впрочем, тоже – лекари ходили снулые, между собой и с отрядом общались через губу. Главный их оказался под стать – внешне ухоженный и даже нарядный, говорил доктор так невнятно и монотонно, что казалось, ему на все в этом мире наплевать. Особенно на пациентов, жмущихся по грязным лавкам, – на тех он и вовсе не смотрел. К тому же от его одежды за версту несло крепким настоем пустырника.

Алевтина, мило улыбаясь, отчего на ее пухлых щечках появились ямочки, попыталась расспросить его о хранении материала и условиях работы, на что доктор фыркнул и окинул ее презрительным взглядом:

– Вы, собственно, кто? Диплом у вас хоть есть?

Коронер от сыска покраснела.

– Р-разумеется! Вотринский университет, институт прикладной медицины…

– Вот сами и разбирайтесь. Делайте со своими трупами, что хотите, только меня больше не донимайте.

Алевтина Кондратьевна так беспомощно оглянулась на свой отряд, что Норме захотелось хорошенько отпинать заносчивого паршивца. Лесу и Октаву, видно, тоже.

Указав им путь в подвал, доктор удалился.

Геммы запалили лампады на конопляном масле и пару настенных факелов, чтобы дать коронеру как можно больше света. Оранжевые блики озарили три раздутых тела на деревянных столах. Еще пять громоздились жуткой грудой у стены.

– Это что еще! – отшатнулась Норма.

Алевтина прищурилась.

– Это? Да наверняка неопознанные. Нам таких в сыск и не привозят… Ну-ка. – Она взгромоздила свой саквояж с инструментами и бутыль спиртуса на невысокий столик. – Приступим!

И одну за другой откинула сероватые простыни.

Норма не знала, куда девать глаза. Даже простой осмотр был процедурой не из приятных. Ее не тошнило, но скверный дух и общая унылая атмосфера этого места делали свое дело. В груди что-то трепыхалось, и потели ладони, а она тихонько вытирала их о полы мундира, стоя по стойке «смирно». Лес делал вид, что его чрезвычайно интересует узор трещин на заплесневелых стенах подвала, а Октав и вовсе не сводил глаз с циферблата своего золотого хронографа и то и дело подносил к лицу надушенный платок.

Только Алевтина, казалось, пребывала в отличном настроении. Повязав фартук и надев нарукавники, она тихонько напевала и изредка выдавала фразы вроде: «О, чешуйчатый лишай во всей красе. Та-а-ак, а тут подагра… Причем многолетняя. Прелесть какой запущенный сифилис! А вот это уже любопытно…»

Наконец, она обмыла руки спиртусом и покашляла в кулачок, привлекая всеобщее внимание.

– Пока провела поверхностный осмотр, но уже кое-что заметила. Глядите-ка. – Она указала на опухшие пальцы одного из тел. – Ногти ухожены, подпилены. Разве чуток обломаны, но это может быть признаком борьбы. Мозолей нет, – она аккуратно подняла синеватую ладонь, чтобы показать, – и так же у остальных. Могу предположить, что это мещане, не из крестьян или простых ремесленников. И они совершенно точно не утопли – воды в дыхательных путях нет. Зато вот это…

Алевтина с удивительной легкостью повернула массивное тело на бок и поднесла лампадку ближе. Геммам пришлось сделать шаг вперед, чтобы внимательно рассмотреть то, на что она указывала.

Среди противно выступивших вен и следов рыбьих зубов на коже виднелись какие-то странные пузыри и точки. Октав что-то промычал в платок.

– Верно, – кивнула коронер, – похоже на кислотный ожог. И такой прихотливой формы, будто в человека плеснули… – она снова перевернула труп, демонстрируя такой же след, – несколько раз. И обратите внимание на эти отверстия. – Она легонько ткнула острием ножниц в маленькие точки. – Я сталкивалась с подобным, напоминает удар шилом. Правда, я никогда не видела, чтобы шило втыкали двадцать раз под одним и тем же углом… – Алевтина задумчиво возвела глаза к потолку. – Похоже на бандитскую расправу, но пока не уверена.

Потом перевела взгляд на лица геммов и захихикала:

– Ой, да вы ж зеленые уже! Идите пока, прогуляйтесь, я пока еще в них покопаюсь. – С этими словами она извлекла из саквояжа нечто, похожее на пилу. – Может, еще чего найду.

Условившись встретиться через три часа на приметном мосту неподалеку, геммы с облегчением выскочили из жуткого подвала. По сравнению с ним в мертвецкой сыскного управления царила настоящая благодать.

Октав в одиночку сходил к врачу и вернулся со списком свидетельниц. Судя по его довольному виду, он высказал грубияну все, что о нем думал.

– Ты что, – подозрительно протянул Лес и указал себе на глаз, – прищучил его, что ли, турмалином?

– Да нет, – пожал плечами Октав, а Норма почувствовала, как дернулась завеса: врет.

Он быстро сменил тему:

– Надеюсь, Алевтина Кондратьевна не забыла свой хронограф и не потеряет счет минутам.

Время до встречи решили провести с пользой.

Лес нелепо и несмешно подшучивал над Октавом, пока они приближались к первому публичному дому. Норма не утерпела и сурово напомнила ему, что они все еще на службе, на что брат назвал ее занудой. Лазурит еле держала себя в руках. Она подозревала, что все так и будет, с момента, как им сообщили о месте расследования, и старалась не подавать вида, как смущает ее все вокруг – и репутация Касторы, и нравы местных жителей, и необходимость бывать в подобных местах. Но она каждый раз напоминала себе, что сыскарь не должен бояться грязи. Ведь иначе как делать свое дело? Но беспечность Леса выбивала ее из колеи.

Увешанное фонарями двухэтажное здание было аляповато украшено лепниной, изображавшей огромные фрукты. Геммов крайне неохотно пропустили внутрь.

Обратная сторона блестящей жизни касторских куртизанок оказалась совсем не такой пикантной и интригующей – к полудню местные работницы только-только начали просыпаться. Кто-то лениво завтракал, раскинувшись на бархатном диванчике, кто страдал с похмелья, кто накручивал папильотки, обильно смачивая волосы пивом прямо из кружки. Три девицы в застиранных чепцах играли в карты, громко шлепая