Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

Идаан побагровела и сжала кулаки. Потом из соседней комнаты донесся стон Адры, шорох его одежд по каменному полу и скрип кровати.

Целая жизнь замужем за этим человеком. И каждое мгновение этой жизни будет отравлено. Он никогда ее не простит, а она всегда будет его ненавидеть. Они сойдут в могилу, вцепившись зубами друг другу в горло.

Идеальная пара.

Идаан тихо подошла к окну и поменяла синий шелк на красный.

Стражники давали Оте ровно столько воды, чтобы он не умер от жажды, и кормили так, чтобы не заморить голодом. Из одежды у него были обноски, в которых он вернулся в Мати, и халат, принесенный Маати.

С приближением рассвета нагретые за предыдущий день стены остывали, и Ота кутался в свою жалкую одежду. Днем чем выше поднималось солнце, тем сильнее нагревало Великую башню, и Ота лежал на полу и потел, как от тяжелой работы. В горле пересыхало, а в висках словно стучали молоты.

Ота решил, что Великие башни Мати – самые нелепые строения в мире. Зимой в них слишком холодно, летом слишком жарко. Находиться в них – то еще удовольствие, что уж говорить о подъеме по крутым винтовым лестницам. Они существовали только для того, чтобы продемонстрировать всем и каждому, что могут существовать.

Мысли все чаще путались, сознание затуманивалось – голод, беспросветная скука, удушающая жара и предчувствие смерти изменили его восприятие времени. Он как будто существовал вне реального мира, всегда жил в этой комнате, а воспоминания уподобились когда-то услышанным историям. Он так и умрет в этой камере, если только не протиснется между прутьями и не бросится навстречу холодному ветру.

Ему уже дважды снилось, как он прыгает с башни, и оба раза он просыпался в панике. Может, поэтому и не мог прибегнуть к последней возможности контролировать свою жизнь. Когда Оту в очередной раз захлестывало отчаяние, он вспоминал, как падал во сне и как остро сожалел о содеянном.

Да, он не хотел умирать. Он исхудал так, что можно было пересчитать все ребра; его постоянно тошнило от жажды; мысли все крутились в голове и не собирались отступать, и он не хотел умирать.

Мысль о том, что его страдания спасают Киян, утешала все меньше. В глубине души Ота даже был рад, что не предвидел, какой жестокий прием окажет ему отец. Если бы знал, мог бы дрогнуть, а теперь уж точно никуда не сбежит. Он проиграет – уже проиграл, лишившись всего, – но не сбежит.

Мадж сидела на высоком табурете с плетенными из тростника ножками, точно такие же табуреты были в их хижине на острове. Она говорила на своем родном языке, речь была мелодичной, слова будто перетекали друг в друга, но Ота, как ни старался, не мог за ними уследить. Он прохрипел, что не понимает, и проснулся от собственного голоса. И снова провалился в дрему… Только одна мысль не давала забыться окончательно. Ему казалось, что где-то рядом крысы прогрызают камень.

А потом короткий, резкий крик вернул его в реальность.

Ота сел. Руки у него дрожали, все видения растворились в воздухе, остались только пол и каменные стены.

В комнате стражников кто-то завопил. Что-то тяжелое ударило по массивной двери с такой силой, что она дрогнула.

Ота встал. Послышались голоса… незнакомые. За многие дни в заточении Ота стал различать голоса своих тюремщиков по тембру и ритму. Но эти принадлежали другим людям. Ота подошел и прижал ухо к тонкой как волос щели между деревянной дверью и каменной стеной.

Один из голосов звучал громче других, и тон был властный. Ота сумел расслышать только одно слово – «цепи».

Потом голоса смолкли, тишина затянулась, и Ота даже засомневался в том, что слышал их на самом деле.

Скрежет засова застал его врасплох. Ота вздрогнул и отпрянул от двери, испытывая страх и облегчение одновременно.

Возможно, это конец. Вернулся брат, и вот за узником прислали. Но зато больше не придется сидеть в этой камере.

Дверь открылась, и Ота расправил плечи, стараясь выглядеть достойно.

Яркое пламя факелов слепило глаза.

Ота не смог никого разглядеть, но услышал мужской голос:

– Добрый вечер, Ота-тя. Надеюсь, вы в состоянии идти. Мы спешим и не можем тут задерживаться.

– Кто вы? – просипел Ота.

Прищурившись, он смог разглядеть с десяток людей в черных кожаных доспехах. Все стояли с мечами наголо. У дальней стены штабелем, как тюки на складе, лежали трупы стражников, рядом расползалась темная лужа. Они еще не пахли гнилью – пока не пахли, – но от них исходил запах меди и еще чего-то постыдного. Их убили совсем недавно, и кто-то, возможно, еще был жив.

– Мы пришли забрать вас отсюда, – ответил тот, кто стоял возле двери.

Это наверняка был командир. Лицо удлиненное, как у уроженцев зимних городов, а волосы волнистые, как у жителей Западных земель.

Ота шагнул вперед и принял позу благодарности, чем явно удивил главного из уничтоживших стражу воинов.

– Идти сможете? – повторил он, когда Ота вышел в караульное помещение.

Ота огляделся. Разлитое вино, перевернутые стулья, брызги крови на стенах – все говорило о том, что надзирателей застали врасплох.

Ота пошатнулся и, чтобы удержаться на ногах, уперся ладонью в стену. Камень был теплый, как человеческая плоть.

– Сделаю все, чтобы не создать для вас затруднений.

– Это достойно восхищения, – сказал командир воинов в черных доспехах, – но я бы хотел точно знать, на что у вас хватит сил. Сам пару раз подолгу сидел за решеткой, помню, к чему это приводит. Спуститься легким путем мы не можем, придется идти пешком. Если сможете – прекрасно, если нет – мы к этому подготовились. Главное – побыстрее выбраться из города.

– Я не понимаю. Вас Маати послал?

– Ота-тя, обсудим это в другом, более подходящем месте. О подъемной площадке можете забыть – даже если внизу нет стражников, лебедку мы вывели из строя. Вы сможете спуститься по лестнице?

От одного воспоминания о бесчисленных крутых ступенях у Оты заныли колени и бедра.

В этом было стыдно признаться, но он смог взять себя в руки и покачал головой:

– Вряд ли.

Командир кивнул двум своим людям, те достали из заплечных мешков жерди с дощечками и быстро соорудили носилки, как для калеки. Небольшое сиденье было скошено сообразно наклону лестницы, а жерди были разной длины, чтобы удобнее вписываться в крутые повороты. В любом другом месте эти носилки были бы бесполезны, но для спуска по винтовой лестнице подходили как нельзя лучше.

Ота, пока