Эхо 13 Род Которого Нет. Том 1 - Арий Родович

от меня к телу, но и обратно. В какой-то мере — это даже пугает. Или наоборот — заводит. Потому что быть моложе, быстрее, сильнее — это удобно. Это шанс начать заново. Только вот... как будто я начинаю звучать моложе, чем думаю. Это звучало так, как будто мне не сорок... А кстати — а сколько мне лет? Я сразу решил выяснить.

— Яков, — бросил я, не отрывая взгляда от письма, — сколько мне лет?

— Около сорока, по-моему, — отозвался Яков и неожиданно рассмеялся вслух.

— Ха-ха, да ты издеваешься, — фыркнул я, глядя на него с прищуром. — Я не про себя спрашиваю. Я про того, кто был до меня. Сколько лет было этому телу, когда он, ну... того??

Яков не сразу ответил. В его глазах промелькнула едва заметная грусть. Он смотрел на меня — и не на меня одновременно. Взгляд, в котором было всё: признание, печаль, уважение.

— Шестнадцать, — сказал он тихо. — Молодому господину было шестнадцать, когда он пошёл на ритуал.

— Значит, шестнадцать... — повторил я вслух, обдумывая эту цифру. Возраст, с которого я, похоже, стал главой рода. Или должен был. — Подожди, Яков. А вообще… разве в шестнадцать можно уже быть главой рода? В моём мире такого, вроде, не практиковали.

Яков кивнул, даже не удивившись вопросу:

— У нас главой рода может стать и пятилетний ребёнок, господин. Главное — чтобы он смог удержать свою землю. У нас нет формального запрета на власть по возрасту. И, замечу, у нас нет запрета на убийство, если для этого есть основания. Не знаю, как в вашем мире, но у нас вы можете вызвать на дуэль почти любого, кто задел вашу честь, оскорбил род или как-то иначе перешёл черту. Сами понимаете, как это работает — не мне вам объяснять, как живут аристократы. А если вы откажетесь от дуэли — такое тоже бывает — оскорблённый род имеет право объявить вам войну. Так что да, пятилетний может быть главой. Если выживет.

Я перевёл взгляд на него, и, немного помедлив, спросил:

— А в каком возрасте мой предшественник стал главой рода? И почему род до сих пор жив?

Яков опустил глаза, и впервые за всё время в его голосе появилась едва уловимая тяжесть.

— Вы стали главой в десять лет, господин. И если позволите... давайте уже будем говорить о вас. Не будем больше вспоминать прошлого господина. Эти воспоминания... не самые приятные для меня. Они вызывают боль.

Он замолчал на мгновение, затем продолжил:

— Десять лет. Именно тогда вы потеряли родителей. Был большой прорыв монстров из разлома. Ваши отец и мать в тот момент находились в столице. Они пытались вернуться как можно скорее, но путь был долгим, а ситуация обострилась слишком быстро. Пока они добрались до окраин, монстры уже прорвались. Слишком много тварей вышло одновременно — их было не сдержать. И всё же они пытались. Встали на пути не одни — собрали четырех лучших бойцов рода, тех, кто ещё мог держать оружие. Это была не оборона, это была резня на выживание. Все они пали. Один за другим. Но успели. Удержали главную улицу, закрыли проход к центру, дали шанс деревне. Только вот вернуться уже не смогли.

Я помолчал — а потом задал вопрос, который крутился в голове с первой секунды:

— А ты, Яков… ты где тогда был?

Он не ответил сразу. Повернул голову чуть в сторону, будто слушал чей-то дальний голос. И только спустя паузу произнёс:

— Я не успел. Я пришёл только ко второй волне. Уже было поздно. Ваших родителей спасти было невозможно, — сказал Яков, и в его голосе не было ни капли оправданий. Только факт. Только тишина.

Я не ответил. Просто слушал. Эти родители не были моими — и я это прекрасно понимал. Но всё равно фиксировал, как тело будто бы напряглось, как мышцы замерли, как будто внутри вспыхнул чужой, не мой, но знакомый отклик. Это не была боль. Это была реакция. Отголосок.

И в этот момент снова вспыхнули образы. Не ясные, не точные — скорее, плотные тени в тумане. Но узнаваемые. Я знал: это были родители прошлого владельца тела. Отец и мать. Их силуэты, их ощущения, их... присутствие.

Мать. Худая, высокая, с алыми волосами с рубиновым отливом. Прямые, гладкие, будто стеклянные. Даже в воспоминании — ни грамма пошлости. Только точность. У отца был вкус, определённо.

Отец... чёрт. Он был громадный. Может, на самом деле — просто крепкий мужчина, но ребёнок видел его как великана. Почти два метра ростом, плечи, как у шкафов, чёрные волосы. Вспомнилась одна деталь: он всегда был рядом. Даже когда учил меня убивать монстров из разломов — самых мелких, на которых обычно не обращают внимания, — я знал, что меня не сожрут. Потому что он рядом. В этом было ощущение безопасности. Не слепой веры, а уверенности в человеке, который умеет держать удар.

Я не видел их лиц. Образ был — но лица размыты. Может, потому что я не он. А может, потому что даже он их уже начал забывать.

Я перевёл взгляд на Якова. Он продолжал говорить, но теперь — чуть тише, сдержаннее:

— Но я скажу больше: вы в десять лет уже могли вести себя как взрослый аристократ. Даже больше — вы стали примером. Все деньги, что удалось собрать после трагедии, вы направили на восстановление домов подданных. Вы сами настояли на ремонте дорог, на поддержке оставшихся семей.

Он усмехнулся, чуть склонив голову:

— Правда, вас тогда сильно обманули наши «доброжелательные соседи». Схема с арендой заводов... — Яков усмехнулся, но в этой усмешке сквозила едва заметная горечь. — Но уже хорошо, что не убили. Хотя, признаться, это и моя заслуга. Я... немного постарался.

Он улыбнулся, склонив голову чуть в сторону, словно хотел сбавить напряжение. Улыбка вышла мягкой — но слишком выверенной, слишком отточенной. В ней не было настоящей теплоты. Только мастерство.

Я отметил про себя: слишком правильная пауза, слишком уверенный тон, и даже дыхание выровнено. Он не сожалел — он играл роль. Скорее всего, тогда действительно что-то провернули. А может — и подстроили.

Я подался немного вперёд, голос стал мягче, но в нём появилась другая интонация — более академическая, почти