Воин-Врач V - Олег Дмитриев

— Ловуш-ш-шка… Ты лжёш-ш-шь! — эк его разобрало-то. Эдак скоро и вовсе на змеиный перейдёт.

— Цену моего слова знает весь мир! — Чародей позволил себе излишний пафос. И не позволил глазам задержаться дольше необходимого на тени, что скользила за спинами горожан. Крупной тени, приметной, но двигавшейся вполне умело. И незаметно.

— Перед лицом каждого из своих людей, под взором Божьим, перед Дедом-Солнцем я, Всеслав Брячиславич, великий князь Полоцкий, честью своей и жизнями детей своих клянусь: тебе, если ты отпустишь невредимой девку, не станут чинить преград ни я сам, ни мои люди. Ни один из дружинных или дворовых, из ратников или горожан, из мастеровых, служилых, церковных, волховских и прочих жителей града Полоцка и земли нашей русской, не тронет тебя.

Он снова давил гипнозом, но не на шипящую тварь, а больше на умиравшую со страху девку, прижатую сгибом локтя так, что почти закатились серые глаза. И на стоявших вокруг, чтобы, оборони Боги, не кинулись на этого аспида.

— Я и Тот, кто стоит за моими плечами, принимаем твою клятву, рус Всеслав. В моей смерти обретёшь проклятие и бесчестие навек! — локоть его качнулся и воздух со свистом и хрипом потёк в бедную заложницу.

— На глазах всех повторю: быть по сказанному мною! — раскрытые ладони, спокойный голос, прямой взгляд. Только бы поверил!

— Лови, глупец, — он толкнул девку на нас.

Ноги не удержали её, еле подхватить успел. И, поднимаясь, выпрямляя спину, увидел, что лихозуб уже стоял прямо передо мной. И клыки его, блестевшие тускло, выдвигались наружу.

— Что теперь скажеш-ш-шь? Смерть или бесчестие? Легко быть смелым, когда стоишь от смерти через реку, — его слова едва угадывались. Трудно говорить, наверное, с такими драконьими брекетами.

— Не знаю, — равнодушно пожал плечами Всеслав, не выпуская спасённую, лишь чуть повернув её подальше от змея. Подставив тому правую руку, только что не под самый нос сунув. По толпе прокатился вздох. — Через реку сроду не стоял. Мы с ней всю жизнь на одном берегу, то она меня в воду толкнёт, то я её. Но я — чаще.

Брови лихозуба дрогнули. Вряд ли он ждал того, что дикий вождь русов, вместо того, чтоб умолять оставить ему жизнь, начнёт нести такую околесицу. Но князю было нужно, чтобы он смотрел именно на нашу правую руку и слушал только нас, стоявших впереди. Потому мы продолжали. Добавив в голос того самого вибрирующего унисона, не доступного тем, у кого только одна душа.

— А ты, трусливая мразь, грязный земляной червь, отребье, зря ко мне сунулся. Всё, что мне было нужно, я уже у того, кого ты звал пристом, узнал. Встречай своего чёрного хозяина, магистр Ви́спер*, бывший Джон из Кентербери. И передай, чтоб он больше шептунов не пускал мне. Бывай!

* Виспер — whisper (англ.), шёпот.

Речь Чародеева взбесила лихозуба, мне, как врачу, это было очевидно: вздутые вены, тик лицевых мышц, ноздри вон как заплясали. И когда Всеслав просто взял и отвернулся от кошмарной смерти, что таращилась на него сквозь узкие зрачки англичанина, он взвыл, делая последний, разделявший нас, шаг. И в принципе последний. Потому что со словом «Бывай!» на голову ему с хрустом рухнула двусторонняя секира Свена, короля Норвегии. Которую держал в руках, густо поросших рыжим волосом, Хаген, король Швеции. Я и отвернулся-то в основном для того, чтоб девку не забрызгало. Ну и самому не изгваздаться.

Вой, что подняла площадь, киевскому не уступил бы точно. Но он совсем скоро перешёл в мерные единые слитные крики: «Все-слав! Все-слав!». Это было приятно, кто бы что ни говорил. Но ещё приятнее было то, что и этот концерт, пустившийся было под откос с теми паскудными карликами, вырулил точно туда, куда мы вчера в погребе его и нацеливали.

— Дай девку подержать? — с лицом человека, у которого с плеч гора свалилась, спросил Гнат, стоявший за спиной с той поры, как я ступил со щита на землю.

— Свои надо… Тьфу ты, да на́, забирай уже, я женатый, мне ни к чему, — с улыбкой отозвался Всеслав, повысив нарочито голос и выглядывая поверх хохочущих голов жену и детей. Дарёна поймала взгляд мужа и помахала в ответ с улыбкой. Вот теперь точно отлегло.

— Чествуй, люд Полоцкий, победителя! В лютой схватке одолел чудище, лихозубом рекомое, славный воин, великий муж из земель братских, шведских, непобедимый Хаген Рыжебородый по прозвищу «Тысяча черепов»! Я с ним рука об руку на Александровой Пади стоял, храбрость его беспримерную и настойчивость знаю не понаслышке! Во всеуслышание говорю, если кто сомневался: при мне, на моих глазах этот храбрый воин отсёк ровно тысячу голов латинян, что рвались на землю нашу убивать да грабить! А после щедро отправил головы те в Рим, как науку впредь головы́ не терять, на Русь жало нацеливая. И теперь вот не сплоховал, вон как лихо демона располовинил!

Народ гудел одобрительно. Хагена распирало от небывалой гордости. Два почти ровных куска змеиного мяса, безучастно валявшихся в луже крови и требухи, в беседе участия не принимали.

— А как же клятва твоя, княже? — грянул глас патриарха.

— А что моя клятва? — чуть сильнее необходимого удивился Чародей, изобразив лицом непонимание и даже разведя руки.

— Что не тронут нехристя ни воины, ни горожане, ни торговый люд, ни мастеровой, ни полочане, ни иные жители земель русских, ни сам ты, ни люди твои? — размеренно, будто проповедуя, проговорил отец Иван. Так, чтоб каждый услышал. И чтоб вопросов не осталось лишних ни у кого.

— Так он же не мой! — отбоярился князь, тыча большим пальцем себе за спину. Туда, где продолжало раздувать от счастья, массового признания и обожания Рыжебородого. К которому подходили, чтобы пожать руку или похлопать по плечу, сказав одобрительные слова, новые и новые ратники. А рядом с ним стояли короли Дании и Норвегии, подошедшие первыми. С одинаковыми счастливыми улыбками на твёрдых, навечно обветренных и загорелых голубоглазых лицах. О том, что случилось на их глазах и с их участием в русском Полоцке, саги появиться были просто обязаны.

Глава 7

Сводки с невидимого фронта

Они рассказали нам всё, что знали, и то, чего не знали. Умение Ставра и Гната примечать незначительные, вроде