Адмирал Империи – 57 - Дмитрий Николаевич Коровников

— Я ценю храбрость и профессионализм ваших людей, — мягче произнес Шереметьев. — И обязательно представлю отличившихся к наградам. Но не смейте обвинять меня в предвзятости или попытке навредить вам, господин контр-адмирал. Я выполнял свой долг командующего, и делал это наилучшим образом из возможных.

Повисла долгая пауза. Суровцев стоял, опустив взгляд, и граф видел, как напряжение постепенно покидает его плечи. Молодой адмирал явно пытался найти контраргументы, но пока, к облегчению Глеба Александровича, не находил.

— Я… понял, господин адмирал, — наконец выдавил он. — Прошу прощения за мою эмоциональность.

— Эмоции естественны после боя, — кивнул Шереметьев. — Особенно когда теряешь боевых товарищей. Но командир обязан держать их под контролем, Валериан Николаевич. Иначе они могут привести к необдуманным решениям.

Суровцев кивнул, но граф заметил, как сжались его кулаки, как дрогнули мускулы на скулах. Контр-адмирал принял объяснение… но принял ли он его искренне? Или просто подчинился авторитету старшего по званию, оставив обиду тлеть внутри? Впрочем, это не так важно…

— Вы свободны, контр-адмирал, — произнес Шереметьев. — Передайте командирам ваших кораблей мою благодарность за отличную работу. И скажите, что первый министр Граус обязательно узнает о их героизме.

— Слушаюсь, господин адмирал!

Суровцев отдал честь — формально безупречно, но как-то механически — развернулся и направился к выходу. У самой двери он остановился, обернулся:

— Разрешите вопрос, Глеб Александрович?

— Разрешаю.

— Что будет дальше? С балтийцами?

Шереметьев задумался, глядя на тактическую карту системы, тускло светящуюся над его рабочим столом.

— Они отступают к орбите Суража-4, — произнес он задумчиво, пожав плечами. — Попытаются организовать последний рубеж обороны, опираясь на планетарные средства противокосмической защиты. Мы дадим им пару часов на подготовку и прийти в себя, чтобы они ненароком трусливо не разбежались, заставляя гоняться за ними по всей системе.

— А потом?

— А потом методично раздавим их, — просто ответил граф. — У них нет шансов, Валериан Николаевич. Сто двадцать наших кораблей против их жалких пятидесяти. Даже с учетом орбитальных платформ соотношение сил подавляющее. Это вопрос времени, не более того.

Суровцев кивнул и вышел из каюты. Дверь закрылась за ним, оставив графа наедине со своими мыслями.

Шереметьев подошел к иллюминатору и посмотрел на звезды. Где-то там, на расстоянии миллионов километров, голубой точкой светился Сураж-4. Планета, которую они скоро возьмут. Планета, на которой находился восьмилетний самозванец, осмелившийся называть себя императором.

Но почему-то победа не радовала. Командующий в данную минуту чувствовал, будто тяжесть на душе — и дело было не только в разговоре с Суровцевым. Что-то в этой ситуации было не так. Возможно, что-то ускользало от его понимания.

Балтийцы сражались храбро, надо отдать им должное. Но их сопротивление оказалось… недостаточным. Словно они просто выполняли формальность, не вкладывая в бой весь свой запал. А ведь это были те самые люди, которые поклялись защищать своего императора до последнего вздоха.

Так почему же они так легко отступили?

Шереметьев нахмурился. Возможно, он просто переутомился, и его военная паранойя начала видеть заговоры там, где их нет. Или, возможно, балтийцы действительно деморализованы после гибели Карла Юзефовича и не имеют воли к настоящему сражению.

А может быть… может быть, они чего-то ждут?

Граф вернулся к рабочему столу и активировал список с данными разведки. Ему нужно было еще раз проверить информацию о дислокации абсолютно всех сил противника в системе. Особенно интересовало местоположение того самого контр-адмирала Василькова, чье имя не сходило с уст всех военных.

Согласно последним донесениям, Васильков по-прежнему находился у Константинова Вала, на расстоянии полусуток часов лета до Суража-4. Вместе с ним — две дивизии: 5-я «ударная» вице-адмирала Хромцовой и 17-я «линейная» контр-адмирала Зиминой. В общей сложности около половины кораблей всего флота маленького Ивана.

Достаточно, чтобы создать проблемы, если они вернутся вовремя. Но Валида Усташи, почуявшего свою жертву, им не пройти. Да, к тому же у них при любом исходе не будет времени. Шереметьев тщательно рассчитал все сроки. К тому моменту, когда Васильков получит известие о нападении на резиденцию императора и развернет свои корабли, битва за Сураж-4 уже закончится. Закончится полной и безоговорочной победой Тихоокеанского флота…

Нет, план был хорош. Граф не оставил ничего на волю случая.

И все же…

Шереметьев вернулся к иллюминатору, к созерцанию холодных звезд. Впереди был еще один бой. Последний в этой кампании. После него Сураж-4 падет, самозваный император будет пленен, либо убит, а верные ему силы — рассеяны по космосу без возможности к серьезному сопротивлению.

Как сладки были мысли о скорой победе.

Так почему же она не приносила удовлетворения?

Граф покачал головой, отгоняя тревожные мысли. Усталость. Просто усталость после напряженного боя и всей этой кутерьмы Гражданской войны в Империи. Ничего более. После хорошего сна все встанет на свои места.

Он вернулся к столу, налил себе рюмку коньяка из графина — старая аристократическая привычка отмечать победу качественным алкоголем — и поднял ее в тосте самому себе.

— За Российскую Империю, — произнес он в пустоту каюты. — И за первого министра Грауса, которому мы скоро преподнесем голову очередного самозванца.

Коньяк обжег горло приятным огнем. Шереметьев поставил рюмку на стол и вернулся к карте. Нужно было подготовить план штурма орбиты Суража-4. Детальный, продуманный до мелочей план, который не оставит противнику ни единого шанса.

Граф любил строить планы. В отличие от людей, они не предавали, не разочаровывали, не таили обид. План либо работает, либо нет. И его планы обычно работали…

* * *

В это же время на другом флагмане — тяжелом крейсере «Новороссийск», в своей каюте контр-адмирал Суровцев, молодой командующий «золотыми крейсерами» стоял у собственного иллюминатора и смотрел в ту же самую космическую пустоту, что и граф.

Но мысли его были совсем иными.

На первый взгляд объяснения Шереметьева звучали логично. Слишком логично. И именно это и настораживало. Валериан Николаевич не был дураком — он прекрасно понимал тактическую целесообразность использования элитных кораблей в качестве ударного кулака. Но он также понимал и другое: потеря десяти кораблей погибшими и выведенными из строя — это не просто цифра в отчете. Это даже не жизни экипажей, сотен людей, которые верили в своего командира и погибли, выполняя его приказы.

Главное — это удар по репутации Суровцева, как командующего в глазах первого министра Грауса. «Золотая эскадра» теперь уже не казалась такой непобедимой. Ореол элитности потускнел. И кто в этом виноват? Шереметьев, бросивший их в первую линию. Или сам Суровцев, не сумевший уберечь свои вымпелы? Что будет в отчете, пересланным на