Дальнобойщик - Роман Валерьевич Злотников

Поэтому Хуц-Ги-Сати сидел в углу, ел пельмени с рыбным фаршем и потягивал местную настойку «Морская особая». Якобы по секретному семейному рецепту сготовлена, да на какой-то редкой местной водоросли настояна.

Ну как потягивал. Поначалу он искренне хотел нормально поесть, да согреться, но уже после третьей стопки начал прислушиваться к разговорам.

Так всегда было — стоило ему выпить, и голоса окружающих делались громкими, резкими, каждое слово било в голову и раздражало.

Поскольку люди постоянно врали, говорили глупости, несли какую-то хрень.

Этот, что сидел за соседним столиком с четырьмя корешами, был, видать, чукчей.

Для него что чукчи, что эскимосы, хоть и говорили, будто это народы разные и выглядят по-разному, а все были на одну рожу.

Эскимосы и вовсе врагами его народа были, с русскими заодно!

Этот еще и что-то про монахов каких-то нёс, навроде, больничку они ставили.

— Однако, из стойбищ к ним ездили, это мне дед ещё рассказывал…

— Ну так им рабы нужны. Они везде одинаковые. Эти просто божьими называют, — Хуц-Ги-Сати прожевал пельмень и поводил в воздухе вилкой.

— Ты, мил-человек, охолони, — чукча был маленький, морщинистый, с широкими мощными ладонями, будто от другого человека, — монахи-то ещё в дедовы времена сколько детишек-то спасли. Раньше-то как, голодное ежели время, так младенчиков да стариков и душили. Чтоб, значит, бесполезные рты не кормить. А те, значит, по вере Христовой-то и объясняли, что грех это великий.

В Хуц-Ги-Сати уже сидело пять, нет, шесть стопок «Морской», поэтому он был готов нести людям правду.

Жестокую отрезвляющую правду.

— И вы, значит, прониклись светом. Или как там. Благо для народа? Ага… — он подался вперёд, чтоб точно услышали, — так они и уничтожают народы! Ваши предки в своей мудрости давали выжить самым сильным! Слабым не место в этом мире! Но теперь вы оставляете слабых. Обузу! Лишние рты, которые никогда не станут воинами. Сильная кровь мешается с кровью слабаков!

— Дурак ты, однако, — расстроился чукча и дал Хуц-Ги-Сати в ухо.

Глава 4

Закревский. Перспектива-1

Санкт-Петербург

Ресторан был хорош. Пётр Аркадьевич оценил небольшой уютный зал с колоннами, которые делили помещение на отдельные зоны — и затрудняли наблюдение с улицы за столиками в глубине. Отдельные кабинеты размещались так, что вообще не просматривались с улицы. Это он оценил особо. Как и негромкую музыку, лившуюся из скрытых динамиков. Он по опыту знал, что струнные, особенно скрипка, отчего-то лучше всего скрадывают звуки разговора, пожелай кто-то подслушать, или записать скрытым микрофоном.

Вы проходите, Пётр Аркадьевич, посидим, пообщаемся, — чуть тронул его за плечо майор Троицкий, — сколько лет уже не виделись-то! Вон в тот кабинет.

На столе уже ожидали лёгкие закуски, пузатый графинчик аж со слезой по боку. С холодненькой, значит. Горькой.

«Тройное столовое»? Всё так же любите астраханской выделки? — кивнул на графинчик Пётр Аркадьевич.

— Ох и память у вас, ну и память, господин Закревский! Как же я жалею, что вы решили выйти в отставку! — рассмеялся майор, усаживаясь. Расстегнул пиджак, чуть ослабил галстук.

В штатском он чувствовал себя совершенно непринуждённо, и в светло-серой, в едва заметную тёмную полоску «тройке» от Суни больше всего напоминал крепкого купца второй гильдии либо преуспевающего управляющего крупного предприятия кого-нибудь из Нижегородской артели. Что-то подсказывало Закревскому, что речь пойдёт именно о ней.

— Увы, Бронислав Карпович, обстоятельства моей отставки вам известны не хуже, чем мне. А может, и лучше, — не удержался от шпильки Закревский.

Троицкий помрачнел, дёрнул уголком рта.

— Петя, я тебя прошу, ты прекрасно знаешь…

— Знаю, Слава, знаю. Потому и с тобой встречаюсь. Иначе, хрен бы я… а-а-а, — махнул он рукой, — давай уже выпьем, наконец, и ты расскажешь, что там у вас в Особенной канцелярии приключилось.

На лице Троицкого отразилось неподдельное облегчение. Закревский, прикуривая, глянул через сведённые лодочкой ладони: а ведь не играет майор. Значит, действительно, что-то такое недоброе происходить, раз он решил обратиться к старому другу. Другу-то другу, но с которым лет пять не общался. Да, по его, Закревского, инициативе, но тем не менее.

— Прежде всего, Петя, ты должен понимать, что встреча эта сугубо неофициальная. Я решил, наконец, восстановить узы нашей дружбы, принести извинения за то, что недостаточно отстаивал тебя в той гадкой истории…

— И так далее, и тому подобное, — перебил его Закревский, — давай уже к делу.

— Хорошо, давай, к делу, — легко согласился Троицкий и потянулся к другу стопкой. Чокнулись.

Выпили.

Вдумчиво помолчали.

— Хорошо, — выдохнул Закревский.

— Недурно, — поддержал Троицкий.

— Теперь, друг мой Бронислав, рассказывай, какой интерес у Особенной канцелярии, сиречь зарубежной разведки, к нижегородским гостям.

Троицкий пригладил кончики усов.

Разлил ещё.

По полрюмки.

Значит, точно, на серьёзный разговор нацелился.

— Сразу суть словил, — рассмеялся Бронислав, — но, понимаешь, Петя, беда в том, что я и сказать толком ничего не могу. Слухи только есть, — он пошевелил в воздухе пальцами, как опереточный герой, — шепоточки, пересуды, статейки в газетках у янкесов, да в Европах. А мы их, значит, собираем, да анализируем. И, вот, понимаешь ли, вызывает меня тут руководитель мой, их благородие Кербер Людвиг Степанович, да и начинает исподволь так выспрашивать. Да ты помнишь, как он это делает. Мастер! А что, мол, думаю я об экономике Североамериканских Штатов. Как там у них отношения с южанами? Нет ли каких вестей об активности наших британских заклятых друзей в протекторате Канада? Причем, вопросы всё больше задаёт по коммерческой части, да по транспортной.

— Ну, а ты? — Закревский слушал внимательно, но не забывал отдавать должное и закускам. Рыбка, овощи, да гады морские. Очень правильный выбор, ежели надо и закусить плотно, чтоб «Столовое» в голову не ударило, и не жирное, чтоб не отяжелеть.

— А я слушаю, да всё пытаюсь понять, что ж он вокруг да около ходит. Вопросы задаёт явно такие, что касаются гостей нижегородских, на которых ты работаешь. Спрашивает, значит, как там, прочен ли мировой статус Нижегородской ярмарки-то. Ну и про демидовский куст, куда ж без него.

Закревский подцепил на вилку грибок, задумчиво прожевал. Бронислав вроде и ёрничал чуток, изображая простонародно-купеческий говорок, вворачивал все эти «значит», но о вещах-то говорил весьма серьёзных. Нижегородскими гостями называли объединение богатейших купцов и промышленников Империи, сгруппировавшихся вокруг знаменитой ещё с позапрошлого века Нижегородской ярмарки, которая ныне приобрела статус мировой. Попасть на Нижегородскую ярмарку — это как получить членский билет элитного закрытого клуба. Ядром «нижегородцев» и по сю пору являлись купцы-староверы, в том числе