Дальнобойщик - Роман Валерьевич Злотников

Провозились часа два, разобрались, выбрался молодой.

Официанточки опять же.

Бодрыми такими оказались, ласковыми. Тут индеец кривовато улыбнулся: одна в «Старом казаке», другая, считай, почти на самой границе с САСШ, там, кстати, и названия другие, больше английских слов.

Привычных…

Потому, наверное, он старался брать рейсы к тем местам поближе.

Интересно было и на людей с той стороны посмотреть, а вокруг границы-то всегда кто-то трётся — у кого родственники, кто товар туда-сюда тянет, а кто и тёмные дела обделывает.

Вот в «Койоте» он ту девчоночку и заприметил.

А может, и она его.

Сколько прошло то?

С месяц, наверное, а то и поболее.

Тогда дожди пошли, заливало так, что он решил не рисковать, осторожно завёл «Медведя» на стоянку возле придорожного трактира с постоялым двором. Здесь, правда, приписка на вывеске была — Мотель.

Но, на русском.

На хрена, спрашивается?

Стоянка была небольшая, но места Медведю хватило, кроме него только пара битых жизнью внедорожников, «корыто» дорожной полиции, да несколько седанов, недорогих, но надёжных.

Значит, местный люд собрался, кто дождь пережидает, кто по вечернему времени собрался с друзьями потрепаться, да шары погонять.

Бильярд, как обнаружил Хуц-Ги-Сати, в здешних краях был настоящей страстью. Даже поболе, чем в старом мире, где зелёныестолы, тоже, частенько в придорожных заведениях ставили.

Индеец улыбнулся себе.

Вспомнил, как вошёл тогда, кивнул всем вежливо — ну а что нарываться-то без дела?

Сел в уголке, тепло было, хорошо.

Она и подошла.

Заказ, значит, взять.

Меню принесла.

Вроде и ничего такого.

Ну, фигурка ладная, это, да. Бёдра широкие, талия — не тонкая, как у этих, городских, помешанных, а такая… он и не знал, как сказать. Смотрел-то, как нормальный мужик, снизу вверх.

Грудь — он аж сглотнул тогда.

А как лицо увидел, и вовсе как дурак уставился, и что сказать не знает.

Глаза тёмные, спокойные такие, и в них интерес и грустинка какая-то. Совсем чуть. Будто кто-то её давно обидел, и она все не забудет.

Брови немножко приподнятые. Домиком, густые, чёрные, и кажется от этого что она всё время не то удивляется, не то спросить что хочет.

Волосы прямые, в косу забраны, и чёрные, аж отливают, как нефтяная плёнка в свете ламп.

Личико круглое, щёчки смуглые, а всё равно чуть румянец проступает.

И губки такие, что он сразу представил… Словом, в красках воображение изобразило.

И вся она была такая, какой Хуц-Ги-Сати представлял настоящую хорошую тлинкитскую девушку.

Такую, какой она должна быть.

О таких рассказывал им Человек Без Лица, когда говорил о прекрасных скво, достойных своих мужчин — великих воинов и усердных тружеников.

Верных жён и надёжных боевых подруг.

И — он никак не ожидал встретить её здесь. Не место порядочной тлинкитской девушке в трактире, где обслуживают всякий сброд, живущий на дороге.

Не должна она носить такую вот одежду…

Как у этих — русаков.

— Меню посмотрите, или, — тут она улыбнулась, и Хуц-Ги-Сати решил, что хоть вы его убейте, а девчонка эта с ним будет. Судьба типа это. А она всё улыбалась: — или мне на слово поверите?

— Поверю. Вам — поверю, вы своего не обманете, — он смотрел на неё серьёзно и чего-то ждал.

Чего — и сам не понимал, знал только: как она сейчас ответит, так дальше всё и пойдёт.

— Тебя не обману, — она как-то иначе на него посмотрела. В глазах уже не грусть была, а что-то другое. Ожидание? Вопрос какой-то?

Будто это она его спрашивала — а ты меня не обманешь?

Странно, это всё он помнил, а что заказывал ей, как там дальше разговор шёл, уже не помнил.

Хотя обычно всё накрепко запоминал. Иногда и хотел бы что-то забыть, а не получалось.

А вот тот вечер, весь как в тумане.

Помнил, что ждал заказ, смотрел всё, когда она появится — она на кухню ушла, потом ещё у кого-то заказ принимала, потом тарелки ему принесла, и тут только он сообразил спросить, её-то как зовут.

Она сказала:

— Маша я. Мария.

Сердце кольнуло.

Чужое имя.

Не шло оно ей. Так могли звать какую-нибудь русачку. С толстой задницей и грузной походкой. И размалёванную.

А её, такую настоящую, должны были звать…

У них тут и нет настоящих имён, с горечью понял Хуц-Ги-Сати.

Даже он сам везде уже представляется только как Дмитрий, или Дима.

А если бы всё было по-настоящему, ну как положено быть, её звали бы — тут она на него глянула, и он ощутил, как в груди зародилась и ударила, и вверх, и вниз горячая волна…

Её должны звать Джиналатк. Да — Катящиеся Волны, вот как её должны звать!

Конечно, тогда он ей не сказал ничего. Дурачком отмороженным посчитает.

Да и звали её уже к другим столикам, народу в трактире оказалось немало, видать, в окрестностях особых развлечений не было. Вот и собирались тут вечерком. В одном конце зала хохотала местная молодёжь, наверняка, на одном из тех здоровых «сараев» приехала. В другом у бильярда негромко беседовали квадратные мужики в клетчатых рубашках.

Они её и позвали.

Показали пустые пивные кружки.

Мол, обнови.

Она показала рукой: ага, сейчас иду.

Снова улыбнулась. Ему одному.

— Это же твой колун, да?

— Мой, — сердце удар пропустило, будто он малолетка какой.

— Здоровееенный, — она совсем по-детски посмотрела в окно, где виднелся силуэт «Медведя», спохватилась и заспешила выполнять заказ.

Он ел, не разбирая вкуса, потом попросил налить чаю в термос и ушёл в грузовоз. Сначала думал, может, номер снять, но передумал, долго сидел в кабине, слушал радио, читал.

Он и сам не ожидал, что к книгам пристрастится.

Читал всё больше по истории. Не совсем старой, а века с XIX, чтобы понимать, что там происходило и что сейчас творится.

Хотя, конечно, хмыкал и думал, что русские врут.

Но врали они умело и красиво.

А всё равно, читать-то другого ничего не было.

Если решил устраиваться где-то, надо хоть понимать, что к чему.

Около полуночи машины разъехались, погас свет.

Потом в пассажирскую дверь постучали.

* * *

Словом, съехались они.

Рассчиталась Маша, да и приехала к нему.

На автобусе.

Ну а что — родных никого, это она ему ещё в первую ночь рассказала, когда лежали они на койке в задней, жилой части «Медведя».

— Тут уютно, я и не думала, что ты такой, — она заворочалась, прижалась к нему вплотную.

С любопытством смотрела