Дальнобойщик - Роман Валерьевич Злотников

на шторку с тлинкитским узором, маленький холодильник, из которого он достал бутылку холодной минералки, лампочку в оранжевом колпачке с красными разводами.

Удивлённо хмыкнула, когда увидела полочку с книгами. Провела пальцем по корешкам.

— Какой такой? — он рассеянно ворошил её густые волосы, и было ему непривычно хорошо и спокойно.

— Ну, я думала, у тебя над сиденьем иконка будет, многие Николу вешают. А тут, — она похлопала по стене у изголовья, — девки с сиськами, парни такие картинки от «сашов» (от САСШ) таскают.

Его неприятно кольнуло, но он постарался, чтобы голос шутливо звучал:

— И много ты кабин повидала?

Она приподнялась на локте, глаза стали тёмными, мрачными, чисто ведьма из старых легенд.

— Мало. Понял?

И резко встала.

Засобиралась.

Хуц-Ги-Сати сжал её запястье. Так, чтоб не слишком сильно, но показать, что просто так не отпустит.

— Ты обиделась, что ль?

— Просто пора мне.

Словом, едва уболтал.

Не хотел, чтоб она ушла.

Осталась.

Потом, разревелась, он утешал, как мог, потом говорила.

Неприкаянная она оказалась.

Жили неплохо, отец на лесопилке работал, мать поварихой, знать, потому её всё к кухням да трактирам и тянет.

Пока не оскользнулся отец, да так, что жилу на бедре ему перерубило.

— Тут вон, — она качнула коленом в сторону, рукой к бедру потянулась.

Хуц-Ги-Сати перехватил руку:

— Дура, на себе не показывают!

— Ой, да ладно тебе, — но показывать не стала, — так рубануло, что он за минуту весь и вытек.

Она вздохнула и дальше говорила с тем отстранённым безнадёжным спокойствием, что Хуц-Ги-Сати не раз встречал на маленьких заброшенных фермах, да городках у закрытых рудников в старом мире. Здесь тоже бывало. Но всё больше у старух, почему-то любивших сидеть у церквей да погостов.

Тьху ты, мысленно сплюнул он, «старый мир», «погост» — словечки этого мира всё чаше сами всплывали в мозгу. Даже на своём родном языке думать приходилось с усилием.

Ну вот, Машка такой ему показалась, когда о родителях говорила.

Сама она малая ещё была, помнит только, что мать всё «строгановских» кляла, мол, мухлевали их адвокаты и денег вдове выплатили меньше, чем в договоре было пропечатано.

— Ну а дальше мамка попивать стала, её и турнули, — вздохнула девушка, — конечно, кому какое дело до того, что горе у человека. Только в «Старой крынке» посудомойкой держали. А потом…

Она всхлипнула, и Хуц-Ги-Сати обнял её покрепче.

— Говорили, выпимши была и за котёл с кипятком взялась. Ну, или ещё как он на неё опрокинулся. Два дня в больнице пролежала, так в себя и не пришла. Померла…

Грустная история вышла.

— Хорошо, я в возрасте уже была, ну да школу как-то закончила да работать пошла.

Она села, толкнула его ладошкой в грудь.

— Да ты не думай, что я тут плачусь или что чем дурным занимаюсь! Готовить умею, гостей обслужить умею, меня любят, говорят, внимательная!

Уехал он поутру, а девчонка из головы не выходит.

Когда между рейсами передыхал, уже сам к ней наведался.

Квартирка у неё крохотная была в панельном домике на краю села Старый Удел.

К декабрю решили съехаться.

Квартирку она через соседку договорилась сдавать вахтовикам, что лес валить наезжали да к геологам, что вокруг что-то искали, нанимались.

Копейка вроде, а всё не лишняя.

Ведь и им пришлось угол снимать.

Тут, дед, конечно, помог. Тот, что за стоянкой смотрел, где индеец «Медведя» ставил.

Недолюбливал его индеец, уж больно тот богомольный был, да всё про Русь великую заговорить пытался, а тут…

Как увидел девчоночку, тишком к индейцу подошёл, кивнул.

— Сошлись никак?

Хуц-Ги-Сати промолчал.

— Ладно, что невенчанные живёте, то ваш грех. А по углам мыкаться не дело. Вот тебе адресок, хорошая женщина комнаты сдаёт. Заодно и за милкой твоей присмотрит, чтоб непотребства никакого не было, пока ты в отлучке.

Так оно и вышло.

С Машиными деньгами за её квартирку да заработком индейца получилось и половину дома снять. Домишка, конечно, крохотный, зато недалеко от его стоянки. Значит, и магазины рядом, и пара трактиров, и столовка для дальнобоев и ремонтников.

Машка быстро работу нашла, и уже две недели спустя Хуц-Ги-Сати с лёгкой душой ушёл в рейс.

Ну как лёгкой.

Раздражения хватало — полезли к ним с Машкой сразу.

Первым околоточный заявился. Кто, значит, такие, откуда взялись, да почему вместе живут, и венчаны ли.

Хуц-Ги-Сати чуть в рожу ему не сунул, Машка в руку вцепилась, вежливо ответила.

Потом, правда, весь вечер ему выговаривала почище матери. Хуц-Ги-Сати недобрым словом вспомнил свою болтливость — кто его тянул за язык рассказывать о том, что менты его за драки принимали?

Посещения на этом не закончились. Оказалось, бабка, что полдома сдала, в местном приходе состояла, да была не «захожанка», а накоротке с батюшкой и «активистами» — так их всех называл Хуц-Ги-Сати.

Заявились и оттуда. Проведать, значит, новых соседей и покапать на мозги Маше. Что, мол, грех это невенчанной жить.

Тут, правда, перед тем как в рейс уйти, Хуц-Ги-Сати просвещать подругу взялся.

А в Маше удивительным образом уживалась деревенская хитроватая практичность, тяга иметь своё, что урвала — не пускать, недоверчивость к чужим, какая часто бывает у сирот, полными черпаками хлебнувшим злую долю, и желание любить и верить любимому человеку. Ровно как у героинь этих чувственных драм, которые постоянно крутили тут по телевизору.

Пользовались они, надо сказать, огромным успехом.

Как успел понять Хуц-Ги-Сати, главным их производителем на весь мир была Россия, а в самой России кроме отечественных девы умилялись ещё над терзаниями, снятыми в Бразилии и отчего-то в Корее.

Ну вот, он Машу за стол усадил, и проговорили они заполночь.

Что в нормальных странах никто в душу так не полезет.

И полиция не имеет права спрашивать, кто тут венчанный, а кто нет.

А «веруны» эти и вовсе пусть друг другу мозги в церкви конопатят. А что церковь частью государства считается, то и вовсе тоталитаризм.

— Кто? — распахнула глаза Маша.

— Короче, в нормальных странах они не лезут! — рубанул Хуц-Ги-Сати.

— Ну не знаю… Странный ты. Как не православный, — с сомнением протянула девушка.

— Я? Конечно! Я память своих великих предков чту и обычаи их помню!

Словом, пришлось ему раскрывать подруге глаза.

Он говорил, что знал и помнил, и смотрел, как всё шире открываются её глаза и удивлённо округляется рот.

Она не знала ничегошеньки.

Да и откуда?

В этом мире русским удалось то, чего не добились даже белые колонизаторы в том, правильном, настоящем мире. Полностью подчинить, покорить сознание его народа чужой вере и чужим