Немезида ночного ангела - Брент Уикс

их гребни лишь изредка показываются из тумана, и если бы я не видел их с палубы пониже, то не знал бы, насколько они огромны. В этой каюте кажется, что штормоход плывет по ним, как по спокойным водам. Здесь не слышно ни стона древесины, ни плача металла, и даже пол не вздрагивает. Дело не только в том, что императорские покои изолированы от неистовых завываний ветра и ударов волн. Они еще размещены так высоко, что парят над штормом, купаются в ярких лучах солнца, любуются сверху вниз на бурю и на весь мир. Когда императрица здесь, она кажется богиней, воспарившей на вершину горы и унесшейся далеко-далеко от людских невзгод. Солнце то ли уже ушло из зенита, то ли еще не вышло в него – в карцере я потерял счет времени, так что даже не знаю, позднее сейчас утро или ранний вечер. Но хотя солнце стоит высоко, вода и пыль все равно окрашивают воздух и свет в удивительные оттенки. Мир внизу кажется морем облаков, растянувшимся до горизонта во всех направлениях, и я волей-неволей чувствую себя ненужным, оборванным фалом[7], щелкающим, как хлыст, на ветру.

Императрица, не оборачиваясь, начинает говорить:

– Мне понадобилось почти двадцать лет, чтобы хоть немного расчистить эту каюту от хлама Хадриссана. Понадобится еще двадцать, чтобы украсить ее по моему вкусу. А корабль по имени государство еще более неповоротлив; чтобы пустить его по новому курсу, нужно гораздо больше времени, и увезет он всех гораздо дальше, чем его бледный морской аналог. Хадриссан был павлином. И любил павлинов; держал их здесь, живых, прямо в этой комнате. Они гадили повсюду. Из-за этого у богатых семей по всей империи вошло в моду держать зверинцы. Эта привычка продержится еще лет сто. Другие изменятся гораздо раньше.

Наконец Селестия отворачивает от океана. Снисходительно улыбается мне.

– За ваши честные и смелые слова мы даруем вам позволение единожды оскорбить в этом разговоре наше имущество и не понести за это наказания. Данным позволением вы уже воспользовались.

– Если вы надеетесь, что я что-то для вас сделаю, то просто попросите – так вы быстрее получите желаемое, – говорю я.

– Я не прошу, неотесанный маленький человечишка. Я велю.

Неотесанный? Неотесанный! Да как она смеет…

А, ну да.

Придворная речь – тоже своего рода искусство. Она – все равно что другой язык, со своими правилами. Императрица не слышит меня и, скорее всего, не услышит, если я не начну говорить на ее родном языке.

«Ты надо мной за это уже смеялся, но теперь мне нужна твоя помощь. Ты был прав. Всякий раз, когда я пытаюсь говорить красиво, получается нелепица. Поможешь мне?»

~– Конечно помогу.~

Мои мысли застывают. У меня нет времени, чтобы объяснить ка'кари все, что я хочу сказать.

~– Дарзо несколько десятилетий был бардом. Я знаю тебя и знаю императриц. Повторяй за мной.~

С этой секунды я превращаюсь не то в попугая, не то в марионетку.

Звякнув кандалами, я складываю закованные руки домиком, касаюсь пальцами губ и повторяю:

– Я позабыл о вежливости. Если позволите, ваше императорское величество, я начну сначала. Подобно комете, несущейся сквозь пустоту, не связанный серебристыми путами повиновения и покровительства, что удерживают и вращают вокруг вас сферы благородных планет, я мчался, вращался сам по себе, летел на неслыханных скоростях, бесцельно, но при сем свободно, пока не пересек вашу орбиту, о императрица. До сих пор я успешно проскальзывал мимо кружащихся сфер ваших младших светил, ничуть не задевая вас, и теперешнее сближение, несомненно, повергнет нас обоих в трепет и волнение от едва не свершившейся катастрофы… однако столкновение наше еще возможно, и последствия его будут ужасны для нас обоих.

– Вы… угрожаете мне? – Императрица, похоже, недоумевает, но она восхищена моим нелепым спектаклем, моим монологом беспомощного насекомого, бросающегося завуалированными угрозами на языке высших слоев знати.

«Я ей угрожаю?» – спрашиваю я ка'кари.

~– Да, намеками. Теперь говори…~

Я продолжаю:

– Сей бедный простолюдин – все равно что наивная обезьяна, стремящаяся подражать вашему сладкозвучному языку. Сейчас я далек от трущоб, в которых родился, но думается мне, что и там, и здесь жизнь человека ценится одинаково невысоко.

– К слову об этом, – говорит она. – Правда ли, что король Рефа'им сбрасывал в море узников, чтобы потешить вас?

– Нет…

– Хорошо. Я надеялась…

– Он делал это, чтобы доказать…

– Не перебивайте меня, – шипит она.

Я сглатываю. Последние слова я произнес без подсказки ка'кари.

Однако императрица медлит, заинтересовавшись.

– Теперь продолжайте.

– …Свою правоту, – заканчиваю я. – Он пытался меня завербовать. Хотел продемонстрировать, что мы все беспощадно истребляем людей на пути к нашим идеалам. Благородных сантиментов в его рассуждениях было столь же много, сколь и жертв.

Лицо императрицы становится озабоченным, но ненадолго. Не знаю, поверила она мне или нет. Впрочем, это тревожит меня не так сильно, как то, с какой легкостью она выкинула из головы мысли о гибели стольких невинных. Возможно, она из тех дворян, кто не считает простолюдинов и преступников людьми. Императрица говорит:

– Я слышала, что у вас у самого на счету немало жертв.

– Джентльмен о таком не рассказывает, – повторяю я за ка'кари.

Она недоуменно смотрит на меня.

– Ах, вы про буквальных жертв, – говорю я.

~– Она так живо травила пошлые шутки, и я подумал, что ей понравится моя. Эх, жаль.~

Императрице не смешно. Наверное, она из тех, кто любит рассказывать шутки ниже пояса, а не слушать их. Или юмор ей нужен только там, где с его помощью можно продемонстрировать свою власть.

– Думаю, вы уже догадываетесь, зачем я позвала вас сюда, – говорит она.

Я киваю. Императрица пришла ко мне за спиной короля Рефа'има, значит, у нее есть хорошие причины не доверять ему. Она знает, что Рефа'им интересуется мной, поэтому хочет услышать, что мне об этом известно.

– В таком случае прекращайте тратить мое время, – говорит она. – Что вы можете мне о них поведать?

Я хмурю брови.

– Вы хотели сказать: «о нем»?

– Что?

– Кажется, я ослышался. Вы ведь спросили меня, что я могу поведать вам о нем?

– Не увиливайте, Стерн.

– Уверяю вас, мои увиливания закончились гораздо раньше, чем ваше терпение. О ком же вы спрашиваете?

– Если у кого-то из нас и есть хороший повод забыть о бывшем супруге, то этот кто-то – точно не вы, Кайлар Стерн.

– О… супруге? – спрашиваю я, не успев спохватиться. Какое отношение Элена может иметь к императрице? Неужели магия Черного Кургана как-то повлияла на алитэрцев? Тогда почему из всех магов, что были там,