Немезида ночного ангела - Брент Уикс

вылезла из моря, из ушей текла кровь, таз был раздроблен с той стороны, где она ударилась о металлический край дыры. Она прочла через мое плечо все, что я написал, и мягко, ласково сказала:

– О, бедненький Кайлар. Как же нечестно с тобой обходится жизнь, да?

Не знаю, как я себе такое нафантазировал. Моему воображению следовало нарисовать другой образ: она сказала бы те же самые слова, но с насмешкой, как я того и заслуживал. Однако в том видении она надо мной не смеялась.

Ее доброта резала острее меча.

– Я тебя обманул, – сказал я призраку.

– Но ты ведь сделал это не из жестокости, да? У меня правда был шанс сбежать?

– Один на миллион. Я подумал, что лучше такой шанс, чем никакого. Сам я хотел бы умереть именно так – не ждать конца, а бороться до последнего. Даже если гибель была бы неотвратимой. Но я сделал это не ради тебя. И не из доброты, уж прости. На самом деле я пытался обмануть вовсе не тебя. Я пытался обмануть самого себя.

– Как это?

– Я не хладнокровный убийца; мне нужно, чтобы моя кровь кипела. Когда ты побежала, во мне пробудился инстинкт охотника. И благодаря этому мне стало проще тебя убить.

– Звучит очень даже хладнокровно. Но со сложностями, – сказала она.

– Иногда мне приходится постараться, чтобы себя обмануть. Я не всегда знаю, что нужно сделать, но зато точно знаю, чего делать нельзя.

– Если бы я осталась, ты бы меня убил? Если бы обхватила тебя за колени и стала молить о пощаде?

– Тогда мне казалось, что не убил бы. Но теперь знаю, что это не так. Да, все равно бы убил. Но так было проще.

Эта девушка – этот призрак, которого на самом деле не было, – погладила меня по голове, глядя все так же, без злобы.

– Ты – нехороший человек, Кайлар. Но мне все равно тебя жаль.

А потом я перестал ее воображать. Мне было больше нечего сказать.

На этом мое саможаление закончилось.

Это не значит, что в следующие темные часы я не принялся за самобичевание, но вам не придется выслушивать все. Я перескажу вкратце. От «какой я несчастный» я перешел к «какой я ужасный», а потом и к «какой ужас, я в клетке».

Да, для этого умозаключения мне понадобилось несколько часов.

Физически я ловок и быстр. Но мой ум такими же качествами похвастаться не может.

Я пропускаю все, что надиктовал, не только потому что это скучно. Оказывается, есть темы, на которые невозможно говорить искренне. Даже если в каждом слове я буду безжалостен к себе и неуклонно правдив, то все равно где-нибудь случайно совру, потому что мой рассказ, так или иначе, будет сосредоточен на мне. Утянув вас следом за собой в пучины моей боли, я не дам вам увидеть ту боль, которую я причинил многим другим.

Сколько людей пострадали из-за меня? Скольких я убил или скорее всего убил? Хотя бы за то время, что веду этот дневник?

~– Двадцать восемь.~

«Это был риторический вопрос. Ты уже придумал, как снять ошейник?»

Ка'кари обратился ко мне уже во второй раз с тех пор, как на меня нацепили эту круглую гильотинку. В первый он почему-то шепотом произнес:

~– Я тебя слышу. Над ошейником еще работаю.~

В ту минуту я ничего перед собой не видел и поэтому ничего не спросил.

Сейчас ка'кари мне не отвечает. Впрочем, его молчание – само по себе ответ.

Когда Рефа'им привел меня обратно в эту камеру, он, чуть ли не извиняясь передо мной за то, что снова бросает за решетку, сказал:

– Сегодня ты убил невинного, чтобы спасти невинных. Чувствую, мы сделали большой шаг к тому, чтобы работать вместе… но мне еще предстоит убедить тебя в самом важном.

Я буркнул что-то нечленораздельное. Он решил, что это вопрос.

– Я должен убедить тебя в том, что я на правильной стороне. Что колоссальный масштаб угрозы, нависшей над миром, оправдывает даже столь прискорбные и чудовищные уроки, не говоря уже о всех тех неприглядных задачах, которые встанут перед нами в дальнейшем. До тех пор, пока ты не поймешь, что все это необходимо, я буду казаться тебе сумасшедшим. Но мне не убедить тебя в одиночку, и уж тем более не сделать это прямо сейчас. Поэтому прошу меня извинить. Ах да! Последнее. Мы с тобой так близко подошли к тому, чтобы так много спасти. Прошу, не сбегай.

Погремев цепями и вытянув шею, чтобы выпятить мою нашейную гильотину, я сухо отвечаю:

– Раз уж ты так вежливо меня об этом попросил, я подумаю над твоей просьбой.

Рефа'им направился к выходу.

– Подожди, – сказал ему я. – Если ты не можешь убедить меня сам, тогда кто сможет?

Он широко ухмыльнулся.

– Ребенок.

Я до сих пор вижу перед собой эту ухмылку. Что ему известно? И откуда?

А еще: насколько велика сила ребенка?

Моего ребенка.

Но об этом я сейчас думать не хочу. Откладываю мысль на потом.

Что, если Рефа'им прав? Что, если его действия оправданны? Возможно, он не прав в том, что убил стольких людей, но прав в том, что решил меня завербовать. Можно быть ужасным чудовищем и все равно сражаться на правой стороне; я – тому доказательство.

~– Я не могу.~

«Прости, что?»

~– Не могу тебя вызволить. Лезвия не просто так посадили на шею. Вокруг нее по всему ошейнику выстроена цепь из хрупких магических пузырей, которые перекрываются друг с другом. Если коснешься хоть одного, услышишь первый предупредительный сигнал – видимо, его решили добавить, потому что все маги начинают ковыряться в ошейниках. Все думают, что, если будут аккуратны, то смогут вскрыть магический замок. Сигнал предупреждает тебя, что это не сработает. Если прекратишь ковыряться, второго сигнала не будет. Если продолжишь, услышишь остальные. Попробуешь прорваться быстро, сигналы сработают быстро. Если заденешь хоть один пузырь так, что он лопнет, обратный отсчет уже не остановится.~

«Выходит, надежды нет. Даже с тобой?»

~– У меня получилось остаться незамеченным, чего не получалось у большинства магов. Если бы я забился в твою голову, когда тебе надевали ошейник, а не спустился вниз, в тело, то, наверное, смог бы разъесть стальные пружины, которые приводят в действие лезвия, и сделал бы это быстро, пока не сработала магия. Но я спустился в тело. Я, конечно, люблю пошутить, что у тебя пустая голова, но на самом деле мне не уместиться в твоей черепной коробке так, чтобы не навредить