Немезида ночного ангела - Брент Уикс

Поэтому то, что делаю я, правильно. Да, за такие действия не похвалят, и, наверное, их можно назвать прискорбными, но осудить их нельзя, потому что награда очень, очень велика.

Ты знаешь, что ты – важная фигура, Кайлар. Ключевая. Ты – особенный. Это пугает тебя. Но не должно пугать. Я прошу тебя сделать шаг к собственной силе. Я осмеливаюсь говорить тебе правду, хотя знаю, что она тебе омерзительна, знаю, что ты сочтешь ее неприглядной, знаю, что ты сначала воспротивишься ей, отвернешься от нее; знаю, что ты будешь меня ненавидеть. Хотя бы поначалу. Кто еще в твоей жизни готов пойти на это, кто готов сказать тебе правду? Со временем ты увидишь, что даже в неприглядных истинах есть своя неизбежная красота.

– Ты хочешь сказать… столько смертей… все это… Ты пытаешься завербовать меня?!

Мне становится дурно, и я чувствую, как к горлу подкатывает едкая желчь.

– Конечно! Зачем мне бороться с тем, кто однажды – если проживет достаточно долго, – поймет, что во всех наших разногласиях виноват он сам? Ведь это ты не смог правильно оценить, что стоит на кону. И нет, я не говорю, что мы с тобой одинаковы. Мы разные. Ты решил заламывать руки и быть бесполезным, оставил все сложные решения мне. На нас надвигаются враги. Враги настолько ужасные, что от одного их вида ты можешь потерять рассудок. Сейчас ты сражаешься с единственным, кто пытается организовать против них оборону. Если хочешь, чтобы через двадцать лет этот мир остался узнаваемым, присоединись ко мне, возьми на себя этот малоприятный труд. Впрягись вместе со мной в это тяжелое ярмо и тяни.

– Нет, – отвечаю я. Но в моем голосе не слышно непокорства, он больше похож на шепот.

– Взгляни на них, Кайлар. На этот раз я не буду спрашивать, кого ты хочешь спасти. Я спрашиваю, кого ты хочешь убить. Если не выберешь, то убьешь всех.

Я уже проиграл. Причем, наверное, давным-давно. Мне уже не назвать себя невинным и не заявить о своем моральном превосходстве в чем-либо.

– Девушку, – говорю я, глядя ей прямо в глаза. Сглатываю. Снизу поднимается ледяной ветер, и по моей коже пробегает мороз.

– Правильный ответ, – говорит он. – А теперь убей.

– Что?

– Снимите с его рук кандалы, – велит Рефа'им своим телохранителям.

Они повинуются. Мне стоит воспользоваться заминкой, что-то придумать, как-то сбежать, но я обмер и стою на месте.

«Ты здесь? – зову я ка'кари. – Помоги мне!»

Ответа нет. Ка'кари помалкивает, чтобы не сработали чары ошейника и чтобы моя голова не покатилась с плеч.

Мои руки, свободные от пут, повисают по швам. Императорские солдаты пристально следят за мной, держат оружие наготове. Кандалы все еще сковывают мне ноги. Ка'кари не ответит. Проклятие, я даже не знаю, слышал ли он все это время мои слова.

– Кайлар, твоя жена погибла, чтобы спасти тысячи жизней. Десятки тысяч. Она ведь не спрашивала твоего разрешения, верно? Однако она решила, что твои страдания стоят того, чтобы спасти стольких людей… а ведь она знала, что тебе, Кайлар, будет больно. И что ты будешь страдать еще очень, очень долго. Она сделала этот выбор и за вашего нерожденного ребенка. Выбор был непростой – убить дитя, чтобы спасти весь мир, – но правильный. Она была великой женщиной. Хватит ли тебе храбрости последовать ее примеру?

– Не надо… пожалуйста…

– Кайлар, я прошу тебя понять ровно то, что понимала Элена. Страдания наших близких могут казаться нам печальными. Даже трагичными. Но в какой-то миг они становятся несущественными по сравнению с тем добром, которое мы можем совершить для тысяч других людей.

Эта девушка умрет в любом случае, – продолжает говорить Рефа'им. – Если ее не убьешь ты, это сделаю я… и следом за ней я столкну всех остальных.

Он кренит голову набок и, как ни странно, я вижу в его глазах то, чего увидеть не ждал: сочувствие.

– Я знаю, что это тяжело, Кайлар. Я знаю, что обагрить свои руки кровью гораздо сложнее, чем смотреть. Но мне нужно, чтобы ты разобрался в себе. То, что ты сделаешь здесь и сейчас, изменит все как для нас с тобой, так и для всего мира. – Вдруг Рефа'им причмокивает губами и бросает беглый взгляд на выход. – Понимаю, что тебе хочется помяться, упиваясь своим несчастьем и болью, но мне нужно уйти, причем сейчас же. Выбор ты уже сделал. У тебя есть пять секунд, чтобы подтвердить его действием.

Помните, я обещал предупреждать вас перед тем, как начнутся страсти? Чтобы вы успели отвернуться?

– Четыре.

Девушка видит, как изменилось мое лицо, и мужество покидает ее. Она начинает причитать.

Мне не нужно, чтобы ка'кари записывал то, что сейчас произойдет. Вам не нужно этого слышать, а я никогда не забуду деталей случившегося. Я все запомню сам. Как и многое другое, мой позор выжжен на страницах моей жизни неизгладимым клеймом.

– Три.

Друг, сейчас самое время отвернуться.

Глава 76

Нехороший человек

Оказывается, есть кое-что более преступное, чем убийство невинных. Например, можно после этого погрязнуть в жалости к себе. Я надиктовал несколько душераздирающих многостраничных монологов на тему «горе мне, грешному», и, оказывается, ка'кари все это время меня слышал, так что порадуюсь хотя бы этому.

Не считая того, что у меня нет арфы и таланта, я чувствую себя вторым пришествием Эверарда Фанерунда, от песен которого мужи рыдали, а девы падали в обмороки. Вы когда-нибудь доходили до состояния, в котором меланхолия становилась вам приятна? Когда вас охватывало чистейшее страдание, и вы так глубоко проваливались в черный, беспроглядный мрак, что вдруг начинали получать от этого эстетическое удовольствие? Когда боль переставала быть наказанием и превращалась в мазохистское наслаждение?

В такой же дыре очутился и я. Вместо того чтобы увидеть и признать мою ничтожность, я видел лишь громаду собственных мучений. Наверное, страдания могут очищать и даже облагораживать человека, но со мной этого не случилось. По крайней мере, сегодня. Возможно, для этого нужно быть человеком получше. Я? Я считал себя единственным и неповторимым в моем отчаянии, как будто никто и никогда за всю человеческую историю не чувствовал себя таким же безнадежным ничтожеством. За всю летопись людских страданий ничто не могло сравниться с ощущением опустошенности и безысходности, которое охватило меня.

Отвратительно, да? Глупо, безвольно, эгоистично и отвратительно.

Затем я вдруг представил, будто та мертвая девушка вошла в мою камеру и сочувственно посмотрела на меня. Ее волосы и одежда были еще мокрые, словно она только-только