Немезида ночного ангела - Брент Уикс

Рефа'им разочарованно продолжает:

– В общем, Кайлар вместе с друзьями прибег к запретной магии. – Он заговорщически переглядывается со мной. – Теперь твари, которых не разбудил даже Джорсин Алкестес, ворочаются во сне и грозят проснуться. Кошмары попроще уже освободились и сейчас свободно разгуливают по миру, хотя сам мир еще ничего о них не слышал. Но обязательно услышит. Выходит, что человечество еще десятилетиями будет горько расплачиваться за легкую победу Кайлара… или даже целыми веками, если мы не примем меры. И больше вам знать необязательно.

Он оборачивается на меня, как бы говоря: «Но мы-то с тобой знаем всю историю, да?»

– Поймите меня, Доринда и Лэндин. Я знаю, что короли слишком часто преувеличивают. Мы любим разглагольствовать о судьбе мира. Или о судьбе цивилизации. Такими словами легко вдохновлять войска, убеждать людей погибнуть ради великого дела. Я? Я не говорю, что мы сражаемся за судьбу всего мира. Мир продолжит существовать в любом случае. Просто он станет гораздо более враждебным к человеку, а человеческая жизнь сделается короткой и полной зверских мучений.

– А ты? – спрашиваю я, вдруг обнаружив в себе искру неповиновения. – Ты тоже из этих кошмаров?

Рефа'им упирает в меня взгляд, в котором больше нет ни намека на терпение или снисходительность.

– Да, Кайлар. По крайней мере, те, кто меня заточил, так считали. Я был пойман вместе со всеми моими сородичами, и нас без разбору наказали за тяжкие, ужасные преступления, совершенные единицами. Человечество всегда преуспевало в коллективных наказаниях. Увы, справедливость дается ему не столь же хорошо.

Я не скрываю, кто я такой. Я говорю правду. В этом – моя сила и моя слабость. Но неужели ты думаешь, что другие кошмары будет так же легко вычислить? Неужели ты думаешь, что все они позволят тебе хотя бы мельком увидеть их истинную природу, как это сделал я? Или ты думаешь, что я сделал это случайно? Что я оступился? – Он качает головой, как будто дивясь моей наивности. – Ты – носитель древнего артефакта из моего времени. Неужели ты думаешь, что можешь доверять ему? Неужели ты думаешь, что можешь доверять Волку?

К моему горлу подкатывает ком. Откуда он об этом знает? Много ли он знает? И много ли знаю я?

– Можешь ли ты доверять самому себе, ночной ангел? Ты, чьи руки омыты кровью; настолько ли ты справедливый судья, насколько думаешь? Подходишь ли ты на роль того, кто отделяет праведников от грешников? Ты слепо следуешь за своим другом Логаном, как будто и он безупречен, беспорочен, безукоризнен в своих суждениях и безмерно мудр в своих указах. Ты считаешь, что не способен ошибиться? Ты так же фанатичен, как и любой хороший солдат. Ты называешь это преданностью, хочешь верить, что это – одно из твоих достоинств. И все же ты знаешь, не можешь больше отрицать, что стал слишком могущественным и больше не можешь быть ручной собачкой какого-либо короля. Ты возвысился над ними. Твое величие превзошло величие смертных правителей, и твое призвание – стать их судьей. Но трусость мешает тебе пойти по пути этого призвания. Я дам тебе один последний шанс раскрыться. Но сначала ты, как маленькая змейка, должен сбросить кожу, которая стала тебе слишком мала. – Рефа'им вздыхает. – Кайлар, ты вел себя глупо и безрассудно, поэтому позволь задать тебе вопрос. Лэндин, повернись спиной.

Лэндин смотрит на него и бледнеет, но что-то в лице Рефа'има заставляет его обернуться и встать лицом к ужасающей пропасти. Я вижу, как на его лысом затылке проступают капли пота.

Рефа'им кладет на плечо Лэндина свою огромную лапищу.

– Кайлар, скажи: когда человек лишает самого себя жизни, когда принимает отнюдь не метафорическое решение шагнуть в бездну – влияет ли это решение только на него самого? – Он толкает грязного узника, и тот повисает над пропастью, не падая лишь потому, что Рефа'им все еще держит его за плечо.

– Милорд! – молит Лэндин. – Прошу! Я не хотел оскорбить вас! Я только…

– Лэндин. Помолчи. Ты здесь для того, чтобы помочь мне. Если вместо этого станешь мешать, я тебя уроню. Понял?

Еще несколько секунд Лэндин что-то лепечет, а затем замолкает. Теперь от него слышны лишь сдавленные всхлипы.

– Кайлар, – говорит Рефа'им. – Мне повторить вопрос?

– Нет, – отвечаю я, чувствуя, как у меня внутри все сжимается. – Конечно же на других его решение тоже влияет.

– Именно, – соглашается Рефа'им, оттаскивая Лэндина от края. – Теперь рассмотрим другой случай. Как насчет солдата, который жертвует жизнью ради своего отряда?

– Он спасает жизни других. В этом весь смысл его поступка – он влияет на тех, кого спасет, разве нет?

– Значит, он жертвует только собой?

Я хмурюсь.

– Ну… да?

– Поздравляю, – говорит Рефа'им. – Ты умудрился меня разочаровать. Опять. Ты видишь только то, что видит каждый человек. Банальность. Солдат, гибнущий за свой отряд, делает выбор за самого себя, но еще он делает выбор за свою семью. Разве его жена, его дочь, его отец, мать и друзья не расплачиваются ежедневно за его благородный подвиг? Разве он спросил у них разрешения? Разве его смерть не касается стольких же жизней, сколько и самоубийство? Если только мы не вообразим себе гипотетического человека, у которого совсем нет близких – а такой человек навряд ли пожертвует жизнью ради других, – тогда получается, что наш герой попросту обменял жертвы своих товарищей на жертвы своей семьи. Не существует такой цены, которую человек может заплатить в одиночку.

– И какой вывод? – спрашиваю я.

– Никакого. Это факт. Нейтральный с моральной точки зрения. Мы все, когда делаем выбор, выбираем еще и за других людей. Это удел не только королей и командиров. Если беременная женщина решит пожертвовать жизнью ради супруга, разве она будет выбирать только за себя?

– Прошу, найди другой пример, – шепчу я.

Взгляд его пронзительных глаз падает на меня, и он кивает.

Я чувствую благодарность, и злюсь на себя за это.

– Теперь давай перевернем ситуацию, – говорит Рефа'им. – Переведем ее с языка ума на язык сердца. Ты не мыслитель, а человек дела. Так давай, действуй. – Он поворачивается к Доринде и Лэндину. – Выбери одного из них. Другой умрет.

– Что?

Неожиданным, резким движением Рефа'им пинает Доринду, без труда попадает ей большим сапогом в середину груди и сбрасывает с платформы в пустоту.

Наверное, он вышиб воздух из ее легких. Она не издает ни звука. Я мельком вижу выпученные глаза, распахнутый рот, как она машет руками, словно ветряная мельница.

Сила удара настолько велика, что она по пути вниз не задевает ничего; ее барахтающееся