Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

его души заключена в воске. Посему выдающиеся образчики каллиграфии ценились не только за соответствие эстетическим стандартам, но и за несовершенство и видимые «изъяны». Полученная благодаря машине логограмма казалась воистину совершенной, но именно в силу этого своего совершенства, выходящего за рамки человеческого понимания, выглядела какой-то неестественной.

Тасэ-Теки положил руку на сердце, поверх шкатулки.

«Эти механические логограммы, такие ровные, аккуратные и без помарок, лучше любых, какие мне под силу начертать собственноручно. Но только твой почерк, Фара, можно назвать действительно прекрасным».

– Музыка всегда сочетается с тем, что ты пишешь? – поинтересовался настоятель, когда несколько оправился от потрясения.

– К сожалению, нет, – ответил Тасэ-Теки, стряхнув задумчивость. – Это всего лишь маленькая шутка, которую я приготовил для демонстрации своего изобретения. «Мелодия», которую необходимо проигрывать для написания большинства логограмм, совсем не музыкальна; по крайней мере, если придерживаться стандартного порядка создания черт. Но если задаться целью переложить черты на ноты, то почти все логограммы возможно превратить в нечто благозвучное для уха.

– Благозвучное для уха?! Но вообще-то, письмо подразумевает собой молчаливую деятельность…

– Увы, процесс сей такой скучный, что я придумал способ немного развлечься.

(Тут следует заметить, что Сломанный Топор, не являясь урожденным дара, не понимал, что только тот, кто не был погружен в логограммы с момента вступления в сознательный возраст, способен относиться к стандартному порядку написания черт с таким пренебрежением. Это было все равно как произносить в произвольной последовательности звуки в слоге или читать буквы зиндари в квадратике-слове, начиная с последней и двигаясь к первой: новаторски, необычно, интересно, но… Так развлекаются дети, не более того. Вряд ли кто-то продолжает делать это, повзрослев. Пишущая машина, такая же уникальная, как Тасэ-Теки, впитала в себя дух своего изобретателя.)

Настоятель покачал головой, озадаченный и заинтригованный одновременно, но не успел высказать очередное возражение, поскольку Тасэ-Теки опередил его, заметив:

– Эта машина не только создает хорошо оформленные логограммы и развлекает писца – она еще и работает очень быстро!

Молодой человек снова подошел к наклонной платформе и повернул вторую висящую «руку», на конце которой помещался конической формы резервуар. Он аккуратно переместил ее таким образом, чтобы конец конуса оказался как раз над шелковым свитком, на небольшом расстоянии от писчего ножа. А потом вернулся к цитре с другой стороны и снова начал играть.

Руки его порхали, как пара ласточек весной, ныряли и кружили над вибрирующими струнами. Мелодия стремительно меняла настроение и темп: она то ускорялась, то замедлялась, была печальной и мрачной в один миг, но уже в следующий становилась веселой и радостной.

По мере игры платформа двигалась туда-сюда по расположенным под нею полозьям, рывком перемещаясь на расстояние приблизительно в один дюйм. Из конуса на шелк капал воск, застывая в последовательности блоков на продувающем мастерскую сквозняке. Следом двигался писчий нож, крутясь, обрезая, обрубая и создавая одну логограмму за другой.

Когда пишущая «рука» достигла нижнего края свитка, внутри машины что-то щелкнуло. Обе «руки» – как пишущая, так и накапывающая воск – остановились, а тем временем вращающиеся оси передвинули свиток на одну колонку вправо по наклонной поверхности, а площадка переместилась в первоначальную позицию, так что нож и конус оказались на самом верху следующей колонки.

На свитке, начертанные безупречным ливневым шрифтом, появлялись широко известные изречения поточников:

О шелкопряд! Посмотри, сколь тщетны твои усилия! Всю жизнь напролет без отдыха трудишься ты, лишь ради того, чтобы очередная невеста ненадолго блеснула в роскоши кокона твоего.

Настоящий моралист научит, как надо вести себя, любого, кроме себя самого.

Проще на гору Киджи подняться, чем проникнуть в ум государя. И значительно безопаснее к тому же.

Тасэ-Теки отнял пальцы от струн цитры, и заключительные ноты эхом заметались по мастерской. Свиток покрывали аккуратные колонки логограмм, исполненных ливневым шрифтом, – даже самый опытный писец потратил бы на такую работу целый день.

– Изобретение подобной машины наверняка требует много труда, – проговорил настоятель, задумчиво глядя на юношу. – Как я понимаю, ты пропускал приемы пищи и ложился спать намного позже других. Ты мог бы с пользой потратить время, практикуясь в обращении с ножом, и в конце концов наверняка стал бы приличным каллиграфом, способным выполнять свои обязанности.

– Но это более… интересно, – возразил Тасэ-Теки.

– Уклоняться от порученной работы – это своего рода проявление лени. Ты согласен со мной?

Молодой послушник пристыженно потупил взгляд:

– Да, но…

– Вот если бы все были такими же лентяями, как ты! – вдруг заявил настоятель. Тасэ-Теки удивленно посмотрел на него и увидел, что Сломанный Топор смеется. – Твоя пишущая цитра не поможет в реставрации старых книг, но зато пригодится, чтобы создавать с них копии. С ее помощью мы сумеем изготовить новый экземпляр за одну двадцатую того времени, что требовалось ранее, и, вполне вероятно, нам удастся наделать столько копий с каждой книги, что можно будет уже не опасаться, что они погибнут в результате войны, от зубов крыс или еще по каким-либо причинам. Да и прочитать эти новые копии будет гораздо легче, чем те, которые выполнены людьми.

Тасэ-Теки улыбнулся в ответ. И смущенно заметил:

– Я боялся, что ты сочтешь мое поведение легкомысленным.

– Потому что тебе было весело? – Настоятель взмахнул рукой, рассеивая сомнения послушника. – Но кто сказал, что работа по исцелению мира не может быть интересной и увлекательной?

Глава 35

Бегство

Укьу-Гондэ, девятый месяц одиннадцатого года после отбытия принцессы Тэры из Дара

Лето уже перешло в осень, а отряд Тэры все еще продолжал бесцельные перелеты над степью.

После обернувшегося бедой пира в новом Татене агоны раскололись на множество партий, борющихся между собой за верховенство. Некоторые из самопровозглашенных пэкьу старались сплотить соратников обещанием жестокой расправы над льуку, другие намеревались возродить империю Нобо Арагоза. Были и такие – в распоряжении этих претендентов имелось меньше воинов и гаринафинов, – кто обещал помилование побежденным льуку, при условии, что они станут сражаться на стороне новых господ. Повсюду на землях Укьу-Гондэ, где только паслись стада и стояли шатры, вынашивались планы, возникали союзы и замышлялись предательства.

В чем все противоборствующие партии агонов были едины, так это в неприятии Тэры, колдуньи-чужестранки, пытавшейся растлить дух агонов и убившей Таквала, своего мужа, ради захвата власти и продвижения интересов Дара. Эта бессердечная женщина даже убила дядю мужа, когда тот раскрыл ее коварные умыслы.

Поэтому, где бы ни приземлялся отряд Тэры, там сразу же появлялись преследователи из числа агонов. Нетрудно было догадаться, что пленение (а также последующие пытки и казнь) Тэры, этой мужеубийцы, узурпаторши, гнусной предательницы, ведьмы-чужеземки, заклятого врага