Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

Тэра неизменно давала приказ отступать, даже когда было очевидно, что пять ее гаринафинов вполне способны дать отпор преследователям. Годзофин и Типо То, негодующие на отказ Тэры взять оружие и сражаться, вместе пришли к ней, чтобы переубедить.

– Эти неблагодарные изменники опозорили дух агонов, – заявил Годзофин, скрежеща зубами. – Надо заставить их заплатить за это!

– Наша сдержанность не внушает врагам чувства стыда или милосердия, – сказала Типо То. – Она лишь создает у них ощущение нашей слабости.

– Единственное, что они понимают, – это сила, – добавил Годзофин. – Мы не можем убегать до конца дней. Давайте нападем на пару племен, покажем грызущимся танам, что у нас есть зубы и когти, и тогда, быть может, нам удастся договориться о…

– А еще лучше неожиданно напасть на одного из тех, кто хочет стать пэкьу! Давайте разработаем план, – предложила Типо То. – Захватив побольше воинов и гаринафинов, мы можем создать тайный лагерь, откуда…

– Вы говорите о планах мести, о замысле воссоздания империи Укьу-Гондэ, – перебила их Тэра. – Но мне не нужны ни месть, ни империя. Я хочу, чтобы степные народы жили в мире.

– Только бесспорный повелитель степи может потребовать мира, – возразил Годзофин.

– Чтобы установить мир, сначала нужна война, – заметила Типо То.

– Сколько людей уже погибло? – задала вопрос Тэра. – А сколько еще должно умереть? Мне не дают покоя слова моей покойной свекрови Соулийян. «Что есть справедливость? – однажды сказала она. – Мой отец убивал людей тысячами, чтобы льуку не смели и носа высунуть из-под крыльев его гаринафина, а Тенрьо убил в десять раз больше, дабы сделать наоборот. Моя мать была льуку, но когда льуку победили племя, в котором она жила, то убили ее за то, что она родила ребенка от агона. У меня не было ни умения, ни желания возвращать отцовскую славу, лишив ради этого жизни еще в десять раз больше людей». Вот так-то!

Годзофин и Типо принялись наперебой возражать ей:

– Но ты же обещала следовать…

– Ты поклялась вдохнуть новую жизнь…

– Я пообещала Таквалу освободить наш народ, – ответила Тэра. – Я обещала Торьо положить конец круговороту убийств. Я поклялась Адьулек, что поведу агонов по новой тропе. Как смогу я сдержать свое слово, если стану полагаться на ваши советы? Захватив власть посредством убийств, мы должны быть готовы убивать снова, чтобы удержать ее. Сердце мое полно усталости. Может, таны правы, и я действительно не одна из них.

– Я простой солдат, – не уступала Типо То. – А всякие там сожаления и философские рассуждения о морали – это роскошь, которую могут позволить себе лишь те, кто победил и выжил.

– Роскошь это или нет, но моральные соображения не стоит сбрасывать со счетов, – сказала Тэра. – И уж тем более нельзя прикрываться рассуждениями о целесообразности, если речь идет о человеческих жизнях.

Единственным человеком, кто не убеждал Тэру сражаться, была Сами Фитадапу, ученая из Дара, которая не боялась богов и не верила им.

Дни становились короче, ночи холоднее. Приближалась зима, и требовалось составить план дальнейших действий.

Они отдыхали после очередного перелета. Зажмурившись, Тэра молилась степным богам под звездным небом, когда Сами подошла к ней и села рядом.

– Вы когда-нибудь сожалели о том, что сделали? – спросила она, подтянув к себе колени на манер агонов.

Удивившись, Тэра открыла глаза. Со времени бегства из Татена боги не давали ей знака: ни в форме видений, ни посредством ощущения присутствия чего-то вышнего. Но, молясь, Тэра чувствовала себя лучше, а потому регулярно продолжала это делать.

Ей потребовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями.

– Что ты имеешь в виду, Сами? О чем именно я должна жалеть?

– Если бы тогда, в Слиюса-Ки, вы не помиловали Вольу, то ничего бы этого не случилось.

Тэра мысленно вернулась в тот далекий день. Давно это было: еще до того, как огонь пожрал долину Кири и в последней схватке погиб муж Типо То, до гибели ее свекрови Соулийян Арагоз и до пленения ее детей, до долгого перехода через горы Края Света и отчаянного бегства по льду, до того, как кровь Таквала запятнала ее клинок, глаза Торьо увидели последний восход, до того, как легкие Адьулек в последний раз вдохнули воздух, до того, как множество драгоценных жертв оказалось принесено впустую.

– Не стану отрицать справедливость твоего обвинения, – устало промолвила Тэра. – По моей вине Вольу остался жить и предал нас, причем не единожды. Мое милосердие было оплачено дорогой ценой. Причем цену эту пришлось заплатить многим.

– Ваш отец поступил бы иначе, – заявила Сами. – Император Рагин мог пощадить Гегемона на берегах Лиру, но вместо этого предал его. Он любил своего названого брата, однако убил его и тем самым спас Дара от десятилетий междоусобной войны.

Нельзя сказать, чтобы удар этот был совсем уж неожиданным, но тем не менее он подкосил Тэру. Сами, всегда предпочитавшая правду доводам чувств, вонзила ей в сердце самый острый из кинжалов. Все правильно, признала Тэра. Столь многие уже погибли из-за ее доброты, которую зачастую не отличить от слабости. Отказываясь сражаться сейчас, не проявляет ли она слабость снова? Быть может, ей просто-напросто не хватает храбрости, чтобы пойти на убийства сравнительно небольшого количества человек ради спасения множества жизней?

– Не предложи я тогда помиловать Вольу, я не стала бы той, кем была и кем остаюсь до сих пор. – Тэре пришлось напрячь все свои силы, чтобы заговорить. – Нет смысла сравнивать меня с отцом. Вольу был прав: я не могу изменить свою природу. Мне очень горько, но нет, я не сожалею.

– Вам не о чем сожалеть, ренга. – Голос Сами, по-прежнему лишенный сентиментальности, теперь был полон страсти. – Мы – все мы, выжившие и погибшие, – решили последовать за вами из-за вашей сострадательной натуры, величия духа, пробуждающего нечто столь же великое в наших сердцах.

Тэра разрыдалась, и Сами обняла ее.

– Столько людей погибло. О боги, так много…

– Мы вводим себя в заблуждение, когда полагаем, что ход истории предопределен, что будущее – это продукт деятельности некоей хорошо отлаженной машины, – сказала Сами. – Не думаю, что даже боги, если они существуют, могут без тени сомнений утверждать, что Мата Цзинду повел бы войну, если бы ваш отец его не предал, или что мы победили бы льуку раньше, не отпусти вы Вольу. Тысячи тысяч решений, принятых тысячами тысяч мужчин и женщин, – вот что образует причинно-следственную связь, а не одни только ваши поступки. Я говорю это не для того, чтобы оправдать вас