Дракстрём - Агсин Атум

был отправлен именно на драккар «Ормульв». Хорошо? – мальчик ничего не ответив, только испугано помотал своей шевелюрой, а Ротмир продолжил – Прекрасно! Твой новый друг знает, как найти этот драккар, потому теперь всегда держись него – сказав это, Ротмир подмигнул Ёрмунду и удалился, прихватив с собой на плече прекрасную Рогенду.

Глава 7

Было принято решение остаться на ночлег на острове Эйваль, потому как всё мероприятие с перемещением спасённых беженцев слишком затянулось до вечера. Все танудуны благополучно разместились в лагере мореходов, распределившись на маленькие группки в каждый из драккаров. «Ормульву», кроме Рогенды, Роара и того самого старика Ульвхрафна, достались ещё два полуслепых старика, которые говорили и то с трудом.

Появление Рогенды на борту совершенно перевернуло все мысли Ёрмунда. Мог ли он себе представить, что эта особа всколыхнёт разум и вовсе вывернет его наизнанку, будоража загадочные позывы внутри груди. Она не переставала выходить у него из головы и ночью, когда практически весь лагерь успешно уснул. Ёрмунд, с той поры, как Ротмир забрал её к себе, практически не мог за ней наблюдать, лишь мельком улавливая недовольное, но всё ещё притягательное лицо красавицы. Ротмир обходился с ней хорошо, но боясь, что девушка сорвётся куда-нибудь в лес, оставлял её связанной до тех пор, пока они не взойдут на корабли и не уйдут далеко в море, дабы у девушки не было возможности на возвращение назад. Своих видов на Рогенду Ротмир вовсе не питал, он скорее был надёжным для неё защитником, поскольку его надежды с ней были связаны в первую очередь, как преподнесение танудунки в качестве подарка самому ярлу не иначе.

Масло в огонь, разжигаемый в груди юноши, подбрасывал и её младший брат, который расписывал Рогенду в столь замечательном ключе, что не пожелать такую невесту мог лишь безумный глупец. Она росла настоящей воительницей и охотницей, но была и прекрасной хозяйкой дома.

– А какие печёт пироги! – затягивал Роар, когда они восседали вместе перед костром.

Ёрмунд старался не подавать виду, что он заинтересован Рогендой, но самого себя юноша обмануть не мог, потому все его думы всю ночь были посвящены только ей, а уже утром пришлось себя заставлять всё это отбросить как можно дальше, потому что с восходом солнца необходимо было возвращаться к вёслам, дабы драккары вновь пустились в свой далёкий полёт.

Что касалось Ульвхрафна, то старик оказался ещё более эксцентричной личностью. Он являлся неким ведуном, обладающим тайными знаниями, которые открываются далеко не всем. Ульвхрафн, с рассказов того же Роара, был прекрасным врачевателем, знатоком следов, а также предсказателем, и он никогда не ошибался. Как и Рогенда, он категорически был против плавания, но не взять его собой был против Ротмир, добавляя, что оставив старика, могут не поплыть и все другие, с чем безусловно соглашались и капитаны. Главной чертой Ульвхрафна была его нескончаемая говорливость, которая затем обратилась в бесконечную вереницу предостережений.

– Вы слепы, если не видите! – восклицал он – Грядёт страшная буря, которую вы не в силах будете остановить! Если продолжите свой путь на север, то потеряете свои корабли! Чёрные черви пожирают корни мирового дуба, скоро он треснет, и тогда канут в морские пучины его раскидистые кроны! Жёлуди останутся совсем одни, качаясь по волнам, а какие берега смогут их принять, может решить только попутное течение.

Никто не пытался понимать слова старика, потому его также пришлось связать и завязать даже рот. Внешность его была и без того чересчур отталкивающей: сотканная кое-как одежда из шкур под изодранным в мелкие клочья полувыцветшим плащом и пушистым грязным воротником, длинная и столь неопрятная борода и сальная шевелюра; из плотной одежды торчали тонкие сухощавые руки и ноги, отчего старик походил на жёлудя, к которому кое-как приделали веточки, чтобы вышла забавная игрушка. Когда же он говорил, то некоторые его и вовсе боялись. Многие даже обвиняли Ульвхрафна в том, что он вовсе не пророчит беду, а лишь её навлекает, потому от старика вообще лучше бы избавится, но за него же вступился даже сам капитан Бьёрн, приказавший возложить старика рядом с ним у носа «Ормульва».

Вёсла вновь плеснули по водной глади, унося драккары далеко на север. Каких-либо опасностей впереди не предвиделось, потому настроение у всех поднялось довольно скоро, что даже многие и вовсе забыли о Море Чудовищ и о том самом змее, которого каким-то образом приручили злополучные скватри.

Ёрмунд теперь мало об этом думал, всё чаще заботясь о состоянии Рогенды, которую он мог наблюдать практически перед собой в центральной части корабля в том самом трюме с провизией, где они так часто проводили время с отцом. Хотя он не переставал следить за морем, змей всё же отошёл на второй план. Все последующие острова растворялись в облаке сновидения, проносясь мимо мчащих только вперёд драккаров. Острова эти были безжизненно голы и не представляли больше какого-либо интереса среди моряков, лишь Алвис ждал увидеть тот самый Эйколль, с которым у него было столько воспоминаний, как и с Эйвалем.

Эйколль оказался намного дальше, чем можно было представить из рассказов Алвиса и переплыть его от испуга вплавь явно не представлялось возможным, хотя тот и продолжал настаивать на своём. Остров только краем показался на горизонте, когда отец Ёрмунда уже был готов прыгать от счастья, что он смог вновь его увидеть. Курс был принят прямиком к нему, но оттуда же с севера надвигалась чёрная как смоль туча, не предвещающая ничего кроме грозного представления от стихии. В такие моменты здравомыслящие моряки обычно стараются сменить курс и переждать где-нибудь в бухте, но по близости были лишь Покинутые острова, которые пугали своей голой безжизненностью, а на их берегах не было и места, где можно укрываться от бури. Единственный человек, который ждал встречи с непогодой с замиранием сердца, был Бьёрн Черноборец – капитан драккара «Ормульв».

То как вёл себя капитан во время бури можно назвать самым настоящим безумием. Когда все пытались укрыться от нападок стихии, прячась под навесами возле трюмов, Бьёрн возвышался у края драккара, цепляясь за его нос, где морда змея скалила свои деревянные клыки, и лицом к лицу сталкивался с бушующим морем. Он радостно кричал и смеялся, как юнец, признаваясь в любви непогоде. Он говорил, что бурю вызывает море, а море – это его жена, которая ругает своего любимого мужа за хмурость. Бьёрн и вправду был всегда хмурым, но ни в час разыгравшейся стихии. Сейчас он стал