Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

иначе, вновь вернулась атмосфера непринуждённости, и не развеялась даже тогда, когда в библиотеку ворвался Эллис, делая вид, что он, разумеется, оказался здесь совершенно случайно и вовсе не ожидал увидеть мисс Ишервуд. Я быстро сослалась на внезапно возникшие неотложные дела, принесла извинения и оставила детектива наедине с его жертвой; мисс Ишервуд, судя по стоическому выражению лица, была к этому готова.

У меня же ушло около получаса на то, чтобы оценить ущерб, нанесённый семейной ссорой Паолы с матерью – к счастью, непоправимо пострадала только самая уродливая ваза – и на попытки отыскать хоть кого-то из этого темпераментного семейства. В доме, похоже, осталась только «бабушка Энца»; она тихонько выплетала белоснежные кружева и напевала вполголоса, не отозвавшись ни на вежливый оклик по-аксонски, ни даже на фразу на ломаном романском. Разозлившись, я резко наклонилась к её лицу, нарочно, чтобы напугать. Но взгляд серых глаз, побелевших и помутневших от возраста, был направлен в одну точку – не на крючок, мелькающий в пальцах, и даже не игры света и тени на полированном полу, а куда-то в недосягаемую даль.

– Простите, – неожиданно для самой себя произнесла я, отступая. – Право, уж вы-то точно ни в чём не виноваты, почтенная сеньора. Чувствуйте себя как дома, отдыхайте.

Мне показалось, что старушка Энца улыбнулась – сморщенные сухие губы дрогнули; впрочем, наверняка она просто считала петли.

Что же до Эллиса и Феи Ночи, то они побеседовали вполне мирно. Входя в библиотеку, я успела разобрать обрывок фразы: «…постарайтесь уговорить её, возможно, это спасёт ей жизнь». Однако потом никто о расследовании речи не заводил. Зато мы обсудили погоду в Бромли и новую поэму миссис Скаровски, приуроченную к весне – в прошлом году парой строк из её работы, поговаривают, щегольнул Его величество на приёме – и распрощались. Детектив галантно вызвался проводить мисс Ишервуд до лагеря циркачей.

– Заодно и следующую жертву постараюсь убедить, что среди «гусей» ночевать безопаснее, пусть и в камере, – пробормотал он в сторону.

Что ж, вполне разумно.

Когда мы уже расставались с Феей Ночи, я от всего сердца попросила её доверять Эллису.

– Он правда желает вам добра, – сказала я, понизив голос, чтобы детектив не услышал и не преисполнился гордости – совершенно излишней, к слову. – Однажды мне повезло справиться с безумным убийцей. Но то всего лишь везение и некоторая доля упорства. Что же касается Эллиса, противостоять злу в человеческом облике – его профессия. 

Фея вздрогнула.

– А что… – Голос у неё сел. – А что, если наш враг – и впрямь не человек?

Благоразумие подсказывало мне молчать. Но долгие беседы с покойной леди Милдред; но колдовские трюки Лайзо; но портрет Сэрана, поселившийся в покоях Клэра…

– В таком случае, мисс Ишервуд, я возьму это на себя, – ответила я негромко.

И почему-то на сей раз она не рассмеялась и ничего не сказала о самоуверенных юных особах.

…а ночью мне приснился престранный сон.

Потусторонняя сила перенесла меня в рыцарский замок, настолько древний, что от него остались лишь стены и фрагмент полупроваленной крыши. Облачённые в лохмотья карлики – в четверть от человеческого роста – сновали среди развалин и сладострастно вгрызались в камни; вот один из уродцев вспыхнул яростью и обрушил часть дверного приёма, но никто и головы в его сторону не повернул.

Десять человек сидели за столом; на каждом – причудливая маска и одеяние, больше похожее на карнавальный костюм из Серениссимы. Издали доносились всхлипы, стоны, вой, дребезг, но эти ужасающие звуки были настолько приглушёнными, что почти не тревожили. Сладковатый запах затхлости щекотал грудь; хотелось кашлять. Я прижала руку к губам, подавляя приступ дурноты…

Хозяин, чем-то напоминающий одного из карликов, только более полный и дебелый, махнул рукой. «Мы тебя не ждали, странник, – сказал он. – Но так и быть, садись к моему столу».

Я отступила на полшага; всё моё существо пронзило одним желанием – бежать, немедля бежать, но вдруг одна из гостий голосом Феи произнесла, обращаясь к хозяину: «Она ведь ничего не сделала».

«Так никто ничего не сделал, – ответил ей хозяин, пожимая плечами. – Потому-то нас всех и собрали».

Со странным глухим лязганьем, напоминающим движение несмазанного механизма, я опустилась на кресло, возникшее точно по волшебству. Передо мной тут же появилась тарелка с восковыми фруктами и бокал с тёмной жидкостью, издававшей отчётливый запах гнилой крови. Отвращение сдавило мне горло; однако больше никто, кажется, не замечал подвоха, напротив, гости наслаждались трапезой.

«Что же, добрейший сэр, так ты останешься голодным, – обратился ко мне хозяин снова. – Ну, хотя бы пригуби вина, и тебе сразу станет веселее. Ха! Ха! Ха!»

Вслед за ним принялись смеяться и карлики, а затем и гости, включая и Фею Ночи. Только для того чтобы прекратить насмешки, я протянула руку к бокалу… и в тот же миг он превратился в змею – чёрную, толстую, с такой встопорщенной чешуёй, что издали её можно было принять за шипы. В груди у меня похолодело. Змея качнулась, исторгая из горла клокочущее шипение – и ужалила мою руку.

Тут же смех оборвался.

Ядовитые зубы бессильно скользили по кольчужной перчатке; я ощущала только слабое давление, точно ладонь мне пожимал немощный старик. Испытывая омерзение, не страх, я скинула змею себе под ноги и растоптала металлическими каблуками, пока от неё не остались лишь мелкие стеклянные осколки вперемешку с несвежей кровью.

«Вот как, – скучающе заметил хозяин. – А жаль. Я надеялся, что ты немного разбавишь нашу скучную компанию, странник. Ску-у-учно. Ску-у-у-у… У-у-у!»

Очнулась я около восьми утра; на площади Спэрроу-плейс надрывались, словно пытаясь друг друга перепеть, «гусиный» свисток и клаксон автомобиля. Сон ушёл, оставив после себя лишь чувство недоумения и, пожалуй, отвращения. Вспоминать его, выискивая крупицы смысла, было всё равно что копаться в куче гниющего мусора…

Одно я знала точно: в ближайшее время к вину я не прикоснусь.

Завтрак однако прошёл на удивление спокойно. Клотильда де Нарвенья, по обыкновению в чёрном с головы до пят, держалась строго и скорбно – не поднимала глаз, не размыкала губ и даже, кажется, не дышала, обратившись в кладбищенское изваяние. Она чахла над запечённым палтусом с вялеными томатами так, словно перед ней лежала сапожная подошва. Отец семейства, Мауро, боялся потревожить супругу и держался тише испуганного крольчонка, но с едой расправлялся наоборот торопливо, точно боялся,