Долина Зерпентштайн - Саша Левашов

известно сейчас, – перебил её увлечённый темой Ганс. – В частности, он вдохновлялся подробнейшим жизнеописанием кайзера, написанным Нитигисом Витцем. И оно, увы, утрачено.

– Нитигисом Витцем?

– Да, ценнейший труд, в нём описываются маледиктусы, лежавшие на Гангберте Нечистоборце. А я, так вышло, мальтеорус.

Повисла неловкая пауза, во время которой ожившие слуги, ковыляя и хрустя каменными суставами, накрыли стол серебряными блюдами: сыр, буженина, кровяная колбаса и хлеб. Серебряные чарки изящной гномьей работы камердинер наполнил сидром из кувшина. Молодая служанка в забавном чепчике, который Бернар раньше видел лишь на витражах, зажгла богатые свечами канделябры.

– Кхм. Мальте… Кто? – переспросила Клотильда, приподнимая бровь.

– Исследователь проклятий, – пояснил эрудит, пробуя буженину. – Это не самая популярная магическая субдоктрина.

– Какая любопытная тема! – Графиня учтиво изобразила заинтересованность. – К слову, у меня была та самая книга, о которой вы говорите.

Ганс чуть не подпрыгнул. Та самая долина, а в ней – та самая книга, которую он искал уже несколько лет! Это не могло быть совпадением. Сама Иста, Царица Ночи, вела его!

– Пожалуйста, дайте её мне! – взмолился мальтеорус. – Или… или хотя бы позвольте на неё взглянуть!

Графиня плавно откинулась в кресле, напоминавшем сейчас трон, и удовлетворённо опёрла изуродованный подбородок на изящные пальцы.

– Найти её спустя столько лет непросто, увы, – покачала Клотильда змеиной причёской. – Может быть, если бы вы согласились мне помочь, я бы в ответ согласилась помочь вам.

– Конечно. Только назовите цену! Или же, простите, вас интересует услуга?

Меж тем Бернару, собиравшемуся уже пригубить сидра, прямо в макушку прилетел махонький камушек. Это Чкт вновь протестовал где-то под потолком, размахивая лапками и хвостом. Что он имел в виду? Казалось, он показывал нечто страшное, опасное, зубастое… Точно! Собаки!

– Простите-с, что прерываю, – заметил Бернар, отставляя чарку с сидром. – Раз уж вы заговорили-с об услугах. Я крайне взнервничан тем, что в окрестных лесах рыщут какие-то мраки, похожие на собак, и пугают путников. Вы их видели?

– Конечно видела! Эти… тени, похожие на собак, как вы изволили выразиться, мои верные гончие. Прекрасная порода, зильбергайсты. Вы их, пожалуйста, простите великодушно. Они так играют. Они не причинят вам вреда!

– Ага. Играют, – кивнул Бернар. – А бесёнок, который насылает на путников змей, – это тоже ваш слуга?

– Кто? – Клотильда стала ещё бледнее, хотя, казалось бы, в её положении это было невозможно.

– Тут на реке всю ночь поплакивал младенец. Он изрядно мешал спать – и мне, и Гансу, и Ниссе тоже. А наутро мы увидели бесёнка, мерзкого такого – с пятачком, плавниками и крыльями. Он наслал на наш лагерь дюжину чёрных гадюк, которые… Они словно бы из костра выползли.

Клотильда долго подбирала слова, прежде чем заговорить. Даже пройдя столь строгий отбор, они застревали в горле горькими пилюлями.

– Это… ах… это Хаймунд. Если бы мой сын был жив, всё сложилось бы по-другому.

– Примите-с мои соболезнования. Мои глубинные соболезнования. – Бернар выковыривал из памяти самые красивые обороты на древнелюдском. – Этот… это необычное существо – ваш сын? Не сочтите-с за дерзость поинтересоваться, как он засмертил.

– Простите меня, – сдавленно проговорила хозяйка и резко встала из-за стола. Воцарилась тишина, слуги тут же застыли, будто камень и не оживал вовсе.

Графиня молча отошла к статуе Орднунга, бога закона, вспоминая душераздирающую историю своего прошлого. Бернар воспользовался моментом, чтобы попробовать здешний сидр, но тот оказался безвкуснее воды. Да и сыр рассыпался сухой трухой во рту… А буженина ему и настоящая не нравилась.

– Что ж, об этом я ещё никому не рассказывала, – нарушила молчание Клотильда, обернувшись. Её голос, скрипучий до того, сейчас хрипел так, словно ордфрау чем-то подавилась. – Хаймунда убил мой муж. Да, Одди убил его. Своими руками бросил младенца в реку. Потому что мой сын… мой сын родился грюнхаутом.

– Спиритус малеус, злой дух неупокоенного младенца, – заключил Ганс со знанием дела. Он уже достал свой журнал, чернильницу и перо.

Записав услышанное, мальтеорус вдруг удивлённо посмотрел на призрака:

– Скажите, я ведь правильно понимаю, что это Оддбьорга мы встретили у входа в долину? В шапке с лосиными рогами…

– О, старый Одди! – Клотильда горько усмехнулась. – Тоже предупреждал вас, чтобы не ходили сюда?

– А ребёнок был от Оддбьорга? – будничным лекарским тоном уточнил Ганс.

Но на мгновение в глазах Клотильды мелькнула та самая ярость, с какой она котелок назад обрушилась на Бернара и Вмятину.

– Простите, граф, – спросила она, чеканя каждое слово, – на что это вы намекаете?

Бернар невольно взялся за шпагу, сожалея, что та против призрака бесполезна.

– Я… – Ганс замялся, сообразив, что дворяне древности из-за таких вопросов травили наглецов псами. – Я хотел сказать, что грюнхауты просто так не рождаются. Может быть, имел место маледиктус? Проклятье. Я же мальтеорус, я об этом… Я не о…

– А, вы о проклятье. – Клотильда выдержала паузу, сверля эрудита прищуром трёх дюжин змеиных глаз и не оставляя сомнений в том, что ждёт его после второй такой ошибки.

Ганс не выдержал этого взгляда и сделал вид, что увлечён безвкусным сидром, которым тут же поперхнулся. Точно выверив момент, графиня прервала паузу:

– Проклятья! Ох, на мне их предостаточно. С какого бога начать? Акмэ? Пертиссимус? Орднунг? Ёрд? Кто меня только не проклял! – Она рассмеялась, но с такой тоской в голосе, что гостей этот хохот лишь напугал. – Мы с Одди долго не могли зачать. Я перепробовала всё: пила еловый шнапс с кротовым фаршем, ела матку зайчихи и кормила Одди оленьими яйцами. Я целыми днями писала концессии для Акмэ и сжигала их в молитве. Я заваривала пенник… Ничего не помогало!

– Частые трудности при гибридизации, – прокомментировал Ганс, записывая.

– Родители говорили, что я чудной, – вставил тут Бернар и поймал изумлённый взгляд обоих людей. Ну конечно, неправильное слово! Следопыт поспешил исправиться: – Ох, простите мой древнелюдской. Они говорили, что я чудо. Они тоже не могли зачать, я тоже полукровка. И моё рождение оказалось чудом. Я понимаю, как это было сложно.

Это признание заинтересовало Клотильду – она внимательно осмотрела полуэльфа и спросила:

– Ты никогда не винил их в своём полукровии?

Бернар помотал головой.

– Я их винил в этом никогда. – От волнения он даже забыл, как правильно на языке людей строить отрицание. – Нет. Они же не специально полюбили друг друга. Им тоже пришлось тяжко.

– Но как вы сами решились на этот брак? – продолжил Ганс свой расспрос. – Это ведь была середина Гномьей эпохи, уже было известно о бесплодии полукровок. Ваше чадо не смогло бы продолжить династию! Вы ведь единственный ребёнок в семье?..

Клотильда оперлась о высокую спинку кресла и неторопливо кивнула.