Код Гериона. Бессмертие без жизни - Людмила Брус

огорчать, но значимость нашей программы ты преувеличиваешь, – возразил Вэй. – Это не их мечта, – он кивнул в сторону, подразумевая все население Арконы. – Она лишь наша. Большинство не думает о Земле днем и ночью. Сейчас у людей есть всё, что нужно для достойной жизни. Для них нет разницы, какого цвета у них над головой небо – оранжевого, синего или зеленого в крапинку – только б иметь для дыхания кислород… Они не знают, что такое плюс двадцать на открытом воздухе и сады не под куполом. Их заботит грядущий урожай, и это нормально.

– Но если они получат подтверждение, что на нашей бывшей родине можно жить – неужели захотят остаться? Марс – холодный отчим. Земля – наша щедрая мать и останется ею всегда.

– Этой матери они никогда не знали, – покачал головой Вэй. – Ты ведь понимаешь, как сильно от любви отличается любопытство.

– Думаешь, нужно принять всё, как есть? – последнее, чего я ожидал от члена своего экипажа – это безропотной покорности судьбе.

– Если ничего изменить не получится – да, нужно, – покачал головой психолог. – Время до заседания Совета архонтов ещё остаётся. Другое дело – готов ли ты их убедить или только причитать про поруганную мечту марсианского народа.

– Капитан я или кто?

– Не помню, чтобы ты с чем-нибудь не справился, – улыбнулся мой коллега. – Но лучше взять пару-тройку дней отдыха и вообще об этом не думать. Съездил бы к отцу с матерью, а? Я прямо вижу, какие громы и молнии внутри тебя бушуют! Да, и кстати, успокой Катрину: кажется, она переживает больше твоего!

– С чего ты взял?

– Встретил её полчаса назад. Выглядела так, словно шла топиться.

– Хорошо, что у нас негде. Но спасибо, что предупредил! – сказал я, поднимаясь с лужайки, чтобы идти домой.

– Очень прошу: остынь сначала – и только тогда что-то предпринимай.

Я хотел протянуть психологу руку на прощание, как вдруг внезапная мысль сверкнула в голове, как метеор.

– Вэй… У тебя есть доступ к личным делам первой экспедиции?

– Да. Но, Уинстон, как это изменит ситуацию?

– Пока не знаю… Я хочу «поднять» все, что связано с катастрофой.

Брови Вэя вознеслись чуть ли не до линии роста волос.

– Так ты ж по финальному отчёту экзамен сдавал!

– Но кто писал этот отчёт? Майрон?

– Думаешь, он что-то скрыл? Уинстон, это чертовски серьёзное подозрение. Надеюсь, ты понимаешь, насколько…

В отличие от землян, мы, решившие строить новое общество, стремились обеспечить максимум прозрачности и минимум секретности. Каждый имел право знать, как и с какими мотивами принимаются решения, которые затрагивают его напрямую. И уж тем более, не должно было быть разных уровней допуска среди работающих на одном проекте людей. Марсианская республика – это большая деревня в самом хорошем смысле; что-то утаить здесь от других – та ещё проблема. В общем доступе у нас лежат почти все официальные документы, результаты исследований, экзаменов, экспертиз…

– Ты сам признал, что могут быть и другие причины такого решения. Нужно правильно сформулировать вопросы, и затем ответить на них самостоятельно. А там, где ответить не получится – копать.

Солнце на Марсе заходит быстро, и когда я попал домой, было уже темно. Я почти боялся возвращения, боялся увидеть глаза Катрины, словно в том, что произошло, была моя вина. Словно это я её подвёл. Но именно Катрина могла бы меня понять, как никто иной – будь мы близки с нею так, как в детстве. С программы «Архангелы» её сняли в шестнадцать лет; так решили не преподаватели, не Асано и, тем более, не Юрковский, а компьютер, обрабатывавший результаты тестов. Все экзамены она сдала с проходным баллом, биологию – так вообще блестяще. Но проверка психических показателей выявила недопустимый для межпланетных полетов уровень агрессивности в сочетании с показателями эмпатии на нижней границе нормы. Короче, на Земле сказали бы, что моя сестра – без пяти минут преступница.

Всем известно, что в шестнадцать лет ещё вовсю бушуют гормональные бури – даже у девушек, которые, как известно, созревают раньше парней. И мы надеялись, что спустя время результат окажется иным. Кэт подала апелляцию, и ей разрешили пройти тестирование ещё раз – через год. Две десятых балла, на которые сократился показатель агрессивности, не смогли исправить положения. Дорога на Землю оказалась для неё закрыта.

Я забрал Кэт к себе из кампуса с сильнейшим нервным срывом. Той же ночью она чуть не сбежала из Арконы в Новую Гавану; я вовремя услышал, как она выбирается из дома. Сманил ее не кто иной как Сато Тэцуо, приемный сын Максима Юрковского, вылетевший из «Архангелов» еще раньше – по слухам, за то, что переспал в стенах кампуса с однокурсницей, что строжайше запрещалось. Оказалось, что в этого засранца Кэт была влюблена уже давно; плохая репутация не только не убавила, но даже подхлестнула её интерес, на который я смотрел до тех пор сквозь пальцы.

Кому-либо стучать о побеге Тэцуо я не стал: хочется жить в «вольном городе», да и пёс с ним. Кэт, конечно, рвалась к нему, как безумная, разбила мне губу и чуть не перебила колено (может, нечего пенять на искусственный интеллект), но кое-как мне удалось ее скрутить и «отключить» на пару часов. Очнувшись, сестрица осталась, но при этом не разговаривала со мной около месяца. И до сих пор – нутром чую – носит в себе обиду.

Вскоре Катрину позвала в свою лабораторию Евгения Хованская, работавшая над созданием новой вакцины для исследователей Земли, которая не только предохраняет от инфекций, многих токсинов и радиации, но и в несколько раз ускоряет регенерацию тканей. Кэт, в том числе, оказалась среди тех отважных добровольцев, что испытали её действие на себе (к сожалению, двое добровольцев – оба старше сорока лет – во время так называемого «перехода» скончались). «Живая вода» (так прозвали вакцину) повышает устойчивость и к опасному космическому излучению, от которого марсиан защищают искусственные магнитные поля, но процесс адаптации слишком тяжёл, чтобы использовать его повсеместно.

Я зашёл в наш модульный домик, неярко освещённый люминофлорами – ползучими светящимися растениями разных оттенков. Тоску очень хотелось разбавить музыкой. Навстречу никто не вышел, и я подумал, что Кэт вновь ушла в лабораторию, где оставалась чуть ли не дольше всех. Захожу на кухню и вижу на столе салат из манго, который – точно помню! – не готовил. Беру тарелку и несу с собой наверх. Солнце ясное, а это что за звуки?..

В комнате сестры я не бывал с той ночи, как пресек её побег. Она лежит на своей гелевой кровати у стены, до потолка увешанной рисунками «Фермиона». Лица не видно – оно скрыто чёрными, как у меня, волосами. Плечи – да и всё тело – трясутся крупной дрожью.

Почувствовав, что я сажусь на кровать, сестра замерла и затихла, как почуявший опасность зверёк. Я взял её за плечо и развернул лицом к себе. От плача оно ужасно распухло, глаза напоминали щёлочки; два ручья стекали по щекам, теряясь в спутанных волосах.

– Уинстон… Он похоронил твою мечту… – севшим голосом промолвила Кэт, словно выбравшись из тяжёлого сна. Она прильнула ко мне с такой нежностью, что в глазах у меня стало горячо. Но стоило помнить: ради того, чтобы мы, «архангелы», получили вакцину, она тоже пожертвовала кое-чем важным.

– Послезавтра возьмем марсоход и махнём к родителям в Хокинг-Сити, – ответил я. – А завтра покопаемся в архивах и попробуем выяснить, кто может завершить начатое Максимом.

Запретный город

Уинстон Уинтер. 27—29 ноября 2189, Аркона – Новая Гавана

В эту ночь ни я, ни Кэт не сомкнули глаз. Почти одновременно поняв, что заснуть не получится, мы встретились в нашей гостиной на первом этаже, служившей одновременно столовой и кухней, и приготовили ранний завтрак. За окном стояла колючая предрассветная тьма: период свечения живых фонарей уже закончился. Лампы по периметру комнаты давали золотистый свет, похожий на сияние живого огня.

– Ну,