Убей тамплиера - Александр Васильевич Чернобровкин

— Вперед! Убейте их! — махнув рукой с луком в сторону крестоносцев, крикнул я пехотинцам сперва на египетском, а потом и на арабском языке.

Видимо, именно этого словесного пинка им и не хватало, потому что с громкими, визгливыми криками понеслись в атаку. Едва крестоносцы опустили щиты, встретить пехотинцев, как стрелу получил еще один рыцарь — длинный верзила, размахивавший мечом и что-то оравший, наверное, командир. Стрела попала ему в горло, заставив заткнуться и, как предполагаю, забулькать кровью. Он уронил меч и выдернул ее, несмотря на то, что была с зазубринами. Алая кровь из раны хлестнула так, будто изнутри выплеснули ведро, наполненное ею. Зрители впечатлились и, развернув лошадей, поскакали в сторону вади. Каков поп, таков и приход. Рено Шатильон отличался тем, что смело бросался в бой и не менее отважно уматывал, когда начинало пахнуть жареным. Пять замыкающих сержантов свалились на скаку, получив стрелы в спину, и два увезли их в своем теле. Одному попала в район живота, так что протянет недолго.

Я отдал Чори лук, взял пику и, обогнав бегущих пехотинцев, которые собирались завернуть в вади и пробежаться вслед за удирающими галопом всадниками, прокричал на двух языках приказ:

— За мной! В атаку!

Большая часть дальнего отряда крестоносцев, не сильно напрягаясь, отбивалась от караванных охранников и подоспевших им на помощь всадников из нашего передового отряда, а меньшая, сержанты, гнала нагруженных верблюдов в вади, из которого напали. Я налетел на ближнего врага, принявшего меня за своего из-за розы ветров на щите, которая похожа на крест. Острый короткий наконечник пики запросто пробил хауберк на груди, влез в тело сантиметров на десять. Во взгляде сержанта из-под нижней кромки шлема, надвинутого на брови, было больше удивления, чем боли. Только когда я выдернул пику из его тела, дернулся и скривил рот от боли. Казалось, что орет, но беззвучно.

Второй уже понял, что я, хоть и похож, но не из их муравейника, и закрылся щитом, попытавшись уколоть меня копьем. Отбив хорошо надраенный листовидный наконечник щитом, я сделал очень больно его мерину, который и так бесился, чуя ядреную вонь верблюдов. Даже у меня порой нос срывает, когда задерживаюсь возле них. Раненый жеребец, решивший, видать, что его укусила эта вонючая громадная скотиняка, вскинулся на дыбы, показав мне серовато-черные, порепанные и неподкованные копыта. Сержант, не ожидавший такой подляны, позабыл обо мне, опустил щит, схватившись за переднюю высокую луку седла — и получил пику в брюхо, которая скинула его на землю. Лишившийся наездника, жеребец рванул подальше от верблюдов, взбрыкивая на скаку.

Следующие два сержанта, оценив, как быстро я расправился с их соратниками и количество подбегавших пехотинцев-негров, оставили в покое нагруженных верблюдов, рванули в сторону вади, увлекая за собой остальных из меньшей части отряда крестоносцев и громко крича:

— Засада!

С чего они так решили, не знаю, но их крики услышали и приняли к сведению в большей части отряда. Там сперва начали перестраиваться, чтобы отбить нападение пехоты, но быстро поняли, что удары с двух сторон не выдержат, поскакали за меньшей частью, огибая завернутых в вади верблюдов. Я догнал одного сержанта, тоже принявшего меня за своего, и всадил ему пику в спину. Целил в незащищенную шею, но промазал немного. Крестоносец увалился вперед, а метров через десять выпал из седла вправо. Правая ступня застряла в стремени. Конь проскакал еще метров тридцать, волоча мертвое тело по земле, словно хотел посильнее выпачкать своего мучителя в светло-коричневой пыли, и забирая вправо, пока не уперся в крутую стену вади и остановился.

Я тоже остановился. Не стоит зарываться. От возможности напасть толпой на одного не устоит ни один рыцарь. Я подъехал к остановившемуся коню и ударом плашмя древком пики по крупу заставил развернуться и потащить труп к дороге. Мне навстречу вылетели всадники из нашего передового отряда, не сразу, но поняли, кто я такой, придержали коней.

— Гоните верблюдов на дорогу! — приказал я им.

Пока я гонялся за крестоносцами, слуга Чори защищал добытые мной трофеи. У пехотинцев-негров было собственное представление о том, кому они принадлежат — кто схватил первым. Коней мой слуга смог отбить, а хауберки, длинные копья и мечи забрали позже, на стоянке. Они крупные, не спрячешь. Щиты и мелочевку я не стал требовать. Боевых коней я сразу продал по хорошей цене хозяевам погибших верблюдов, чтобы было на чем увезти груз. Иначе потеряют еще больше. Выписали мне векселя на дамасского ростовщика. Хауберки, кроме одного, доставшегося Чори, со скидкой перешли к воинам из передового отряда. Договорились, что рассчитаемся в Дамаске. Увезти все мне было не на чем. Мечи и копья тоже немалый груз. Я бы и их продал, но никого не заинтересовали. Предпочитают сабли и более короткие и легкие копья, а бросить жадность не позволяла. Она дама настырная. Два клинка, принадлежавшие ранее рыцарям, были из дамасской стали. За один такой можно купить дом почти в центре Анконы.

14

В сентябре прошлого года умер девятилетний иерусалимский король Балдуин, племянник предыдущего, своего тезки, почившего от проказы в возрасте двадцати четырех лет. Королевой была назначена его мать Сибилла при условии, что разведется с мужем Ги де Лузиньяном, бедным рыцарем, одним из младших сыновей вассала графа Пуату, изгнанным сюзереном с родины за то, что подло убил из засады графа Солсбери. Отличался красивой внешностью, сладкими речами, малым умом и нерешительностью, благодаря чему и получил в жены принцессу, вдовствующую к тому времени уже три года. Она обязаны была быть замужем, но иметь мужа-ничтожество, чтобы его не поддержали бароны в случае династических неурядиц, которые были неизбежны из-за болезни проказой тогдашнего правителя. Сибилла согласилась развестись, но оговорила условие, что следующего мужа выберет сама. Что и сделала, выйдя после коронации во второй раз замуж за Ги де Лузиньяна.

Иерусалимское королевство погубили прекрасные дамы, которые выбирали мужей сердцем, а не умом. Две по очереди вышли замуж за Рено де Шатильона, сделав сеньором захудалого агрессивного рыцаря, сумевшего настроить против франков всех соседей, третья — за бесхребетное ничтожество Ги де Лузиньяна, потерявшего большую часть королевства, после чего оно и угаснет. Крестоносцам бы пожить в мире с соседями двадцать лет, пока был у власти Салах ад-Дин, дождаться его смерти и внутренних разборок у мусульман, набраться сил, накопить денег на войну,