"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор

в общей композиции. Через минуту на листе бумаги возникли две строчки цифр: два телефонных номера в Вене и Париже. Покончив с этим, Вильда встала и подошла к книжным шкафам. Как и следовало ожидать, книги, показанные ей однажды Бастом, она помнила и нашла без затруднений. Теперь оставалось лишь снять их по очереди с полки, открыть на третьей, тринадцатой и тридцать третьей страницах и прочесть пятую, пятнадцатую и двадцать пятую строчки, если считать снизу. Ничего сложного, и память услужливо восстановила запомненные наизусть фразы и слова.

«Все».

Книги вернулись на место. А Вильда передвинула кресло в эркер, застекленный от пола до потолка, взяла из запасов мужа бутылку кирша и, прихватив кофе и пепельницу, устроилась в кресле «встречать рассвет». Спать она не хотела, и ей было о чем подумать. Так что остаток ночи Вильда провела в размышлениях о разном, сдобренных отдающим миндалем, настоящим немецким киршвассером и горьким до изумления бразильским кофе.

* * *

Ее нынешние отношения с Бастом представлялись более чем причудливыми, хотя отнюдь не исключительными. Случалось уже, и не раз, что две женщины любили одного и того же мужчину. Бывало и наоборот. Иногда такие отношения, невероятные – с точки зрения обыденного опыта – и греховные, если рассматривать их глазами религии и морали, становились предметом гласного обсуждения, пусть и завуалированно, используя туманные обороты речи и прочие эвфемизмы. Кажется, что-то подобное произошло с поэтом Георгом Гервегом и русским революционером Герценом… Жена Герцена… Натали? Вильда не помнила подробностей, но они ей были и не нужны. Она знала уже из университетского курса по антропологии, что человек моногамен лишь в силу весьма прозаических обстоятельств, позднее разукрашенных, как рождественское дерево конфетами, блестками и цветными конфетти, разнообразными религиозными и моральными догмами и стереотипами. Но и это, по большому счету, уже неважно. В конце концов, прецеденты ничего не меняют и не доказывают. Ее сердце отдано Себастиану. Причем теперь, после драматических изменений в его характере и отношении к ней, даже больше, чем раньше, когда между ними стояли барьеры холодноватого отчуждения, приобретенного вместе с воспитанием и обычаями, и тотального непонимания, вызванного, как думала теперь Вильда, ее невежеством и его сдержанностью. Она полюбила его, едва увидела впервые, любила – ровно и незаметно для него – в течение всех тех лет, что они были вместе, пусть «вместе» они в то время почти и не были. Но настоящая любовь пришла позже и, как ни странно, вместе с Кайзериной. А в итоге, получилось – «А не волшебство ли это? Не магия ли или божественный промысел?» – что разделить в своей душе Баста и Кайзерину Вильда уже не могла, да и не хотела, что, возможно, и странно, но именно так. Она любила Баста и знала, что он любит ее. Она любила Кайзерину – и, увы, не только как названую сестру – и знала, что та любит ее со всей искренностью, на которую, как выяснилось, способна эта незаурядная женщина. И в этом контексте отношения Баста и Кайзерины переставали быть извращением, предательством или изменой, а становились тем, чем и являлись на самом деле: любовью, нежностью и дружбой, связавшими их троих сильнее любых брачных уз.

«Вот так…» – Вильда сделала еще один аккуратный глоток – она пила прямо из бутылки – и, оставив в покое кирш, закурила французскую сигарету «Сейтанес».

Было семь часов утра.

«Время», – она встала из кресла и подошла к письменному столу Баста, на котором имелся телефонный аппарат. К счастью, на континенте телефонные линии работали исправно. Мюнхенская барышня связалась со своей венской коллегой, и связь установилась в считанные минуты.

– Господин Либих? – спросила Вильда, когда в Вене ответили.

– Да, – слышимость была отличная, ей казалось даже, что она ощущает дыхание собеседника.

– Я звоню вам по поручению Себастиана фон Шаунбурга, – сказала Вильда.

– Я весь внимание, – откликнулся мужчина.

В следующие минуту или две Вильда «с точностью до запятой» – как и учил ее когда-то Баст – изложила услышанную от супруга «просьбу к издателю».

– Да, госпожа, – подтвердил «господин Либих». – Я все понял и сегодня же займусь делами господина Шаунбурга. Будьте только любезны, повторите, какие именно страницы рукописи нуждаются в повторной вычитке?

– Двадцать третья, – повторила Вильда, – двадцать девятая, с тридцать второй по тридцать шестую, сорок первая и пятьдесят третья.

– Отлично, – сказал на это голос из Вены. – Теперь я уверен, что не ошибусь…

Следующий звонок был в Париж…

* * *

Вообще-то ей было безумно интересно узнать, чем занят Баст на самом деле. То есть она нисколько не сомневалась в том, что ее муж пишет статьи для газет, как и в том, что он офицер Службы безопасности.

СД – аббревиатура эта не вызывала у Вильды ничего, кроме презрительного раздражения, хотя она и понимала – не малый ребенок, – что людей в черной форме со сдвоенными молниями в петлицах следовало если и не бояться, то, во всяком случае, опасаться. Репутация у Службы безопасности была весьма своеобразная, и Вильду, если честно, беспокоило, что Баст служит в ведомстве герра Гиммлера.

Ее утешало лишь то, что, насколько ей было известно, – а у Вильды не нашлось повода не верить супругу на слово, – Себастиан фон Шаунбург не занимался такими отвратительными вещами, как преследование евреев или инакомыслящих, а работал в разведке, что, конечно же, многое меняло в ее отношении к месту его службы. Однако интересовало Вильду совсем не то, чем конкретно занят Баст в Гестапо. В конце концов, многие мужчины не посвящают жен в подробности своей «трудовой деятельности» – зачастую скучные и неинтересные, если уж не секретные. Мир работы традиционно был отделен от правильных немецких женщин плотной завесой недомолвок, умолчаний и исключений. И хотя Баст был не таков – по крайней мере, теперь – чтобы утаивать от Вильды то, что можно было бы рассказать, не нарушая служебных инструкций и режима секретности, она вполне могла обойтись без этих темных тайн с Принц-Альбрехтштрассе. Но с некоторых пор Вильда начала угадывать в жизни Баста некую иную ноту. Нечто странное и, как ей чудилось, никак не связанное с его повседневной – открытой и тайной – жизнью. Это была как бы тайна за тайной, секрет в секрете, отзвук чего-то большего, чем обычные «мужские глупости», эманация другой жизни, в которую, как это ни странно, похоже, были посвящены и Кайзерина, и Виктория, и ее сумасшедший от ногтей до макушки любовник Раймон Поль, которого Баст называл на баварский манер Райком. Вот