Царёв Пророк - Денис Нивакшонов

Ледяная волна пробежала по спине Григория. Путивль. Южная окраина, всегда готовая к мятежу. Там и вправду взойдёт первая искра будущего пожара.

— Юродивых много, государь, — стараясь сохранить спокойствие, сказал Григорий. — Их слова — как ветер.

— Ветер до горы долетит и её сокрушит, — парировал Годунов. — Но это не всё. Князь Василий Шуйский, — он произнёс это имя с лёгким, почти неуловимым акцентом, — был у меня вчера. Сказывал, будто в народе шепчутся: зачем это царь Борис вдруг так опечалился о мёртвом царевиче? Не от совести ли нечистой?

Григорий стиснул зубы. Он знал, что Шуйский, этот хамелеон, будет играть свою роль. Но слышать о его интригах так скоро было горько.

— Князь Василий всегда был мастером на намёки, — заметил он.

— Мастер, — согласился Годунов. Вдруг он остановился и повернулся к Григорию. Они стояли в тени высокого амбара. — Но есть и хорошие вести. Из Литвы от наших людей пришли вести. Там, в одном из монастырей, объявился молодой инок, бывший дворянин. Говорят, ведёт жизнь беспутную, хвалится, что он — чудом спасшийся царевич Дмитрий.

Сердце Григория упало. Так скоро? Он не ожидал, что самозванец объявится уже сейчас.

— И что же? — с трудом выговорил он.

— А ничего, — на губах Годунова сыграла жёсткая улыбка. — Его высмеяли. Выгнали из монастыря. Он теперь скитается по корчмам, и его рассказы слушают лишь пьяные гусары. Твои грамоты, брате Григорий, — он сделал паузу, — они работают. Пока что. Сорняк мы заметили и выпололи, едва он взошёл. Но земля-то для него готова. В Путивле, к примеру.

Он снова пошёл, и Григорий зашагал рядом, переваривая услышанное. Первая победа. Маленькая, но победа. Их совместная стратегия сработала. Самозванец был дискредитирован ещё до того, как начал свою игру.

— Это только начало, государь, — сказал Григорий, чувствуя прилив странной, почти болезненной надежды. — Надо продолжать. Укреплять границы с Литвой, усиливать агентуру. И главное — чтобы народ видел твою заботу. Эти амбары, — он обвёл рукой двор, — они важнее десятка разоблачённых самозванцев. Сытый человек не пойдёт за вором.

Годунов кивком показал на только что проехавшую мимо телегу, гружённую мешками.

— «Государева запасная копейка»? — спросил он.

— Она, — подтвердил Григорий. — Народ ропщет, но платит. Ибо знает — это не в карман боярский, а в его же, народный, закром.

— Удивительно, — тихо произнёс Борис, глядя куда-то вдаль, за стены Кремля, на просыпающийся город. — Всю жизнь я строил государство, опираясь на силу и страх. А ты… ты предлагаешь строить его на… расчёте. На простом, мужицком расчёте. «Я плачу копейку, чтобы не умереть с голоду». И это, чёрт возьми, работает.

В его голосе не было восторга. Было изумление учёного, обнаружившего новый, неведомый закон природы.

Вдруг с другого конца двора послышался громкий голос. Они оба повернулись. У ворот стояла группа посадских людей, видимо, купцов. С ними говорил пристав, но один из купцов, дородный мужчина в бархатном кафтане, горячился и тыкал пальцем в сторону амбаров.

— … грабёж средь бела дня! — долетели обрывки его речи. — Мы свои пошлины платим, а с нас ещё и эту «копейку» дерут! На кой ляд нам царёвы амбары, коли свои полны!

Григорий увидел, как лицо Годунова потемнело. Царь сделал шаг в сторону купцов, но Григорий, рискуя навлечь гнев, мягко, но настойчиво коснулся его руки.

— Позволь мне, государь.

Он не ждал разрешения, а быстрым шагом направился к воротам. Толпа расступилась перед ним.

— В чём дело, гости почтенные? — спросил он, останавливаясь перед купцом.

Тот, увидев перед собой не царя и не боярина, а человека в простой, хотя и чистой одежде, с бородой и властными глазами, на мгновение смутился, но потом снова набрал прыти.

— А ты кто такой будешь, чтобы спрашивать?

— Я тот, кто отвечает за эти амбары, — спокойно сказал Григорий. — Григорий Тихонов. Говори, в чём твоя печаль?

Услышав имя, купец немного сбавил пыл. Слухи о «государевом советнике» уже ползли по Москве.

— Печаль в том, что денег с нас дерут, а толку не видно! — заявил купец, но уже менее громко. — У меня свои хлебные лавки полны! Зачем мне царёв хлеб?

Григорий смотрел ему прямо в глаза. Он вспомнил уроки своего времени — уроки PR и работы с общественностью.

— А если завтра мороз погубит озимые? — тихо спросил он. — А если саранча налетит? Или враг подойдёт к стенам и торг прервётся? Твои полные лавки опустеют за неделю. А что тогда? — Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание. — Тогда твои дети, твоя жена, твои родители будут стоять в очереди за хлебом у этих самых амбаров. И хлеб им дадут. Потому что ты сегодня заплатил свою копейку. Это не грабёж, почтенный. Это страховка. Самая надёжная на свете. Ты страхуешь свою семью от голодной смерти. Разве это не стоит одной копейки с воза?

Он говорил не как чиновник, а как равный, объясняющий очевидную выгоду. Купец смотрел на Григория, и гнев в его глазах постепенно сменялся размышлением. Он был человеком дела, и логика выгоды и потерь была ему понятна.

— Страховка… — пробормотал он, впервые слыша это слово, но интуитивно понимая его смысл. — Это… это как бы запасной торг на чёрный день?

— Именно так, — кивнул Григорий. — Общий запасной торг на всю Русь.

Купец почесал затылок, оглядел своих товарищей, которые слушали, раскрыв рты.

— Ну, коли так… тогда… ладно. Бывает.

Он что-то ещё буркнул и, не глядя на Григория, повёл своих людей прочь. Конфликт был исчерпан.

Григорий обернулся и увидел, что Годунов стоит в нескольких шагах и наблюдает за ним с невыразимым лицом. Он подошёл.

— Страховка, — повторил Борис, в его глазах плескалось что-то похожее на уважение. — Хитрое слово. Оно проще, чем «государева запасная копейка». Оно — для них. — Он кивнул в сторону уходящих купцов. — Ты умеешь говорить с ними на их языке. Я этому не научусь никогда.

— Всяк служит, как может, государь, — сказал Григорий.

Они молча постояли ещё мгновение, глядя, как солнце поднимается над Москвой, заливая золотым светом и царские терема, и убогие лачуги, и полные народом дворы Казённой палаты.

— Плевелы ещё взойдут, брате Григорий, — тихо, почти задумчиво произнёс Годунов. — Сорняки всегда прорастают быстрее пшеницы. Но… впервые за долгое время, я смотрю на них и не чувствую страха. Лишь досаду. И понимание, что с ними делать.

Он повернулся и, не прощаясь, пошёл обратно к своим стольникам, чтобы покинуть двор. Его тень, длинная и чёткая, легла на свежее дерево амбаров.