Царёв Пророк - Денис Нивакшонов

Они вышли в длинный, светлый коридор. Стены здесь украшали не иконы и не портреты предков, а чертежи — сложные схемы мостов через Волгу, каналов, соединяющих реки, машин для рудников и мануфактур.

— Я просматривал отчёты из Сибири, — сказал Фёдор, пока они шли. — Новая экспедиция добралась до Лены. Строят острог по вашему проекту — с ветряной мельницей и обсерваторией. Представляете? Обсерватория. В глухой тайге. Чтобы даже там люди смотрели на звёзды и думали о вечном.

Григорий кивнул, сердце его сжалось от странной, светлой грусти.

— Это только начало, Фёдор. Знание должно быть вещью повседневной, как хлеб. Оно — лучшая защита. От тьмы, от невежества, от смуты, что всегда ждёт своего часа в темноте незнания.

В зале их встретили два десятка молодых людей в одинаковых, но отлично сидящих тёмно-синих кафтанах. Они выстроились в безупречно ровную линию. Их лица были озарены не трепетом перед властью, а уверенностью тех, кто владеет ремеслом и знает себе цену.

Григорий вышел к ним. Он обвёл их взглядом — этих инженеров будущего, которых он учил не по пыльным летописям, а по законам физики, математики и логики. Он видел в их глазах ту самую силу, что когда-то сокрушила самозванца у Добрыничей — силу точного знания.

— Много лет назад, — начал он, и голос, тихий, но отчётливый, был слышен в каждом уголке зала, — я мог бы рассказать вам историю. Историю страшной войны, голода, предательства и гибели целого государства. Историю, которая по воле случая… не случилась. — Он сделал паузу, давая этим словам проникнуть в сознание. — Но сегодня я говорю с вами не о прошлом. Я говорю о будущем, которое вы должны построить. Вы — первые. Первые, кто получил эти знания не как тайну, а как инструмент. На вас смотрит Россия. Не та, что была, а та, что будет. Ваша задача — сделать так, чтобы её история была историей света, разума и созидания. Принесите присягу.

Молодые, сильные голоса слились воедино, повторяя за ним слова клятвы. Они клялись служить Знанию, Истине и России. Григорий смотрел на них и видел, как его собственная жизнь, его жертвы, его борьба — всё это обретало высший смысл в этих двадцати парах глаз, горевших решимостью строить, а не разрушать.

Когда церемония закончилась, и выпускники стали подходить к нему за напутствием, Фёдор тихо сказал:

— Без тнбя, Григорий, их бы просто не было. Как не было бы и многого другого.

Григорий покачал головой.

— Без меня, Фёдор, история просто пошла бы другим путём. Возможно, более тёмным. Но вы, они… вы — главное, что удалось создать. Я был лишь учителем. А учитель тогда по-настоящему состоялся, когда ученики превзошли его.

Он вышел из училища и, не спеша, пошёл по новой, мощёной ровным камнем улице. Шёл мимо стройплощадок, мимо шумных классов, где шли споры о законах Ньютона и чертежах новых машин. Шёл домой. В ту самую церковь, где когда-то прикоснулся к камню и провалился сквозь время.

Войдя в тишину храма, Григорий нашёл тот самый камень в стене. Выцветшая вязь молитвы о царе Фёдоре была всё так же едва различима. Он положил на шершавую поверхность ладонь. Никаких вспышек, никакого гула. Только прохлада камня и тишина.

Он мысленно представил свой класс в XXI веке. Пыльные парты, скучающие лица. И понял, что не хочет возвращаться. Его место было здесь. Среди этих людей, в этой стране, которую он спас и которой отдал всего себя.