Царёв Пророк - Денис Нивакшонов

— Батарея первая! Цель — резервы за конницей! Ядрами! — Голос Григория, усиленный медной трубкой-рупором, резал воздух, невзирая на грохот. — Батареи вторая и третья! Перезарядка картечью! Готовность к отражению пехоты!

Расчёты работали как часы. Пока одни пушкари смоченными банниками тушили тлеющие остатки картузов в стволах, другие уже подносили новые заряды. Дисциплина и муштра сделали своё дело — скорость перезарядки была пугающей.

С холма было отлично видно, как в стане врага началась паника. Построение, и без того рыхлое, затрещало по швам. Пехота, которую гнали в атаку вслед за конницей, замедлила ход, увидев, во что превратились их всадники. Над их строями метались всадники с знамёнами, пытаясь восстановить порядок, но тщетно.

— Видишь, Аника? — не отрывая глаз от поля, сказал Григорий молодому дьяку, который с восторгом и ужасом записывал всё в свой журнал. — Они рассчитывали на ударную мощь и нашу панику. Но против математики и дисциплины их ярость — ничто.

В этот момент со стороны левого фланга противника послышался новый шум — нестройные крики и звуки рукопашной. Это ударила наша конница, до поры скрывавшаяся в лощине. Она врезалась в смешавшиеся порядки вражеской пехоты, не дав ей опомниться после артиллерийского шока.

— Время для общего наступления, — спокойно констатировал Григорий. Он повернулся к ординарцу. — Сигнал стрелецким полкам. Вперёд. Давить.

С холма, словно лавина, двинулись стрельцы. Они шли не толпой, а развёрнутым строем, их пищали с примкнутыми штыками-«багинетами» (ещё одно новшество Григория) сверкали на бледном солнце. Им уже не нужно было останавливаться для залпа — артиллерия сделала свою работу, расчистив поле.

Битва превратилась в преследование. То, что ещё утром называлось «войском самозванца», теперь было деморализованной толпой, спасавшейся бегством. Знамена были брошены, пушки, которые они не успели даже развернуть, остались стоять на позициях.

Небольшая группа всадников в польских доспехах и казачьих жупанах отчаянно пробивалась сквозь хаос, пытаясь уйти в сторону леса. В центре этого кольца, на вороном коне, скакал человек в богатых, но забрызганных грязью доспехах, с бледным, искажённым яростью и страхом лицом. Тот, кто называл себя царевичем Дмитрием.

— Прорваться! К лесу! — кричал он, хлестая плетью своего коня, но путь им преградил свежий заслон стрельцов, вышедший из лощины по приказу Григория именно для таких «гостей».

Завязалась короткая, жестокая схватка. Горстка телохранителей, бившихся с отчаянием обречённых, была скошена точными залпами. Самозванец, увидев, что кольцо смыкается, в панике свернул в сторону, к мелкой замёрзшей речушке.

Именно там его и настигли. Не регулярные стрельцы, а те, кого он больше всего презирал и на кого больше всего рассчитывал — вольные казаки из донских станиц, примкнувшие к нему в надежде на добычу. Но теперь, увидев разгром, они быстро сориентировались.

— Держи вора! — крикнул один из них, коренастый атаман с шрамом через глаз. — Царю Борису подарочек сделаем!

Несколько всадников окружили Лжедмитрия. Тот отчаянно отбивался саблей, в его глазах читался уже не гнев, а животный, панический ужас несостоявшегося актёра, попавшего в свой последний спектакль.

— Я царь! Я Дмитрий! — выкрикнул он, но в его голосе была лишь истерика.

— Царь-воровской, — усмехнулся атаман, ловко парируя удар. — Слышал я твои речи. Льстивы очень. Словно заучены.

В этот момент один из казаков, подкравшись сбоку, метнул тяжёлую пику. Удар пришёлся в плечо, между пластинами доспеха. Лжедмитрий с криком боли выронил саблю и свалился с коня на лёд замерзшей речушки.

Он ещё пытался подняться, когда атаман подъехал вплотную.

— Помрешь, Гришка, как и жил — вором и обманщиком, — спокойно сказал он и нанёс точный, тяжёлый удар топором.

Больше никаких слов, никаких чудес. Только короткий хрип и алая кровь, растёкшаяся по белому льду. Жизнь того, кто едва не вверг Россию в хаос, оборвалась настолько буднично и бесславно, что это было даже не трагедией, а приговором истории.

Через час голова самозванца, воткнутая на пику, была доставлена к командному пункту. Григорий, увидев это, сдержанно кивнул. Ни радости, ни отвращения. Лишь холодная констатация факта. Главная угроза была ликвидирована. Один из ключевых узлов будущей Смуты был разрублен.

— Предать земле, — распорядился он коротко. — Без глумления. Он был орудием в чужих руках. А теперь просто мёртв. И этого достаточно.

Григорий повернулся к Семёну, и его голос вновь приобрёл деловую твёрдость:

— Теперь, голова пушкарский, займёмся живыми. Готовь расчёты к маршу. Нам предстоит новая работа — зачистка и восстановление порядка.

* * *

Они возвращались не как спасители, измождённые и истерзанные, а как мастера, завершившие сложную, но успешную работу. Колонны вступали в Москву в том же чётком походном порядке, в каком и уходили. Лица солдат и офицеров были усталыми, но не опустошёнными, а озарёнными спокойной уверенностью. Они знали цену своей победе — не случайной удаче, а закономерному результату труда и расчёта.

На улицах народ ликовал, но сам вид войска — чистого, подтянутого, с горящими глазами — вызывал не просто радость, а чувство глубокого уважения и гордости. Это была не толпа воинов, а армия государства.

В Кремле Борис Годунов встретил Григория не в тронном зале, а в своих личных покоях, у горящего камина. Царь выглядел помолодевшим, тяжёлый груз с его плеч будто свалился.

— Приветствую тебя, Григорий, — он обнял его, отступив от этикета. — Победой ты спас не только трон, но и саму идею России. Смута разбилась о твой порядок.

— Наш порядок, государь, — поправил Григорий. — Я был лишь инструментом. Вы дали мне возможность действовать.

— Теперь действовать предстоит в мире, — Борис подошёл к столу, заваленному картами и чертежами. Но это были уже не военные карты, а проекты — каналов, дорог, мануфактур. — Война показала силу нового подхода. Теперь мы применим его ко всей стране. Нужны школы для инженеров. Новая система управления. Всё, о чём мы говорили.

— Первый шаг уже сделан, — сказал Григорий. — В походе со мной был дьяк Аника. Он вёл журнал, куда записывал всё — от расхода провианта до времени переправ через реки. Этот журнал — готовая инструкция для будущих походов и управления. Мы создали не просто армию, государь. Мы создали методику.

Борис с интересом взял в руки толстую тетрадь, пролистал её, кивнул.

— Это дороже любой добычи. Теперь, Григорий, я ставлю перед тобой новую задачу. Не военную. Созидательную. Я хочу, чтобы ты возглавил Приказ гражданских дел. Мы будем строить. Всю страну. С тем же расчётом и той же решимостью.

Григорий взглянул в огонь камина. Он вспомнил свой кабинет в школе, пыльные учебники и чувство бессилия. Здесь, в этом суровом веке, его знания обрели плоть и