Эффект Эха - Павел Александрович Шушканов

ко мне. Он говорил странные пугающие вещи, но по телевизору редко говорят что-то другое. Больше пугало то, что он обращался ко мне по имени, а себя называл Эхо. А еще все вокруг застыло, как волк на экране. Сразу стало тихо, и даже свет люстры превратился в свое тусклое подобие. Я не могла поверить в то, что происходит.

Была уверена, что сплю и вижу жуткий сон. Знаете, вроде сна наяву во время сонного паралича – у меня бывали такие в детстве. Но я никак не могла проснуться. А мир вокруг был все более странным. Свет стал темно-оранжевым, тишина превратилась в глубокую и звенящую, словно по какой-то причине я вдруг мгновенно оглохла. За окном зависли капли дождя и было там сумрачно, что я едва могла рассмотреть очертания пустой улицы. Я бросилась к Даше, поняв, что она тоже не движется. Любопытство в ее глазах было обращено на кубик, замерший в руке. Я пыталась подхватить Дашу, взять на руки, но не могла даже прикоснуться к ней – мои руки соскальзывали, словно между мной и ее телом существовала невидимая преграда. Тогда я закричала, потом заплакала. Голос сказал мне, что нужно идти в подъезд и разбить окно, первое, которое покажется мне странным. Странным… Словно все вокруг было вполне нормальным. Но почему-то я поверила ему. Был ли у меня выбор? Бежать и звать на помощь? Но оставить Дашу – казалось мне плохой идеей, а взять ее с собой я не могла. Я еще некоторое время размышляла, боясь даже пошевелиться, не то чтобы подойти к входной двери. Но потом увидела движение в квартире. Двигалось то, что не должно было. Я замечала это краем глаза – то, что называется периферийным зрением. Рывками перемещались, меняя положения рисунки с разбросанных по полу детских книжках, но едва я присматривалась к ним – они замирали. И так было повсюду – словно пустой неподвижный мир наполнился множеством ярких насекомых-паразитов. Конечно, я бросилась в подъезд, прихватив тяжелую кованую ложку для обуви из прихожей, которую до того я никогда не применяла по назначению, считая частью мебели. Не получилось использовать по назначению и в этот раз. В подъезде было темно, куда темнее, чем в квартире, хотя едва тлеющая лампочка под потолком старалась изо всех сил. Не так уж это было и сложно. Темнота висела вперемешку с каплями дождя в окне наверху, а в том, что внизу крупными хлопьями падал снег. Я ударила по нему не думая, но стекло не поддалось, словно снег валил за прозрачным листом металла. Я попыталась снова, но на этот раз оно треснуло. С третьего раза разлетелось мелкими осколками, и в мои глаза ударил свет. Я стояла в подъезде среди ярких ламп и звуков машин за разбитым окном. Я вернулась в квартиру. Вокруг меня хлопотала Катерина Андреевна, размахивая руками что-то орал Дима, плакала, не понимая суеты Даша, а я стояла в центре комнаты с железной ложкой для обуви в руках. Оказалось, что меня не было четыре часа.

Дверь за мной захлопнулась в тот же день. Дима вспыльчив и не отходчив, но тогда он был еще и глуп. Я лежала на кровати в дешевой гостинице и плакала, не зная, что делать дальше. Мои попытки вернуться окончились выставленным за порог пакетом с вещами. Мне было семнадцать и ничего кроме этого пакета, куртки на плечах и Даши за дверью у меня не было. Вечером пришли деньги с незнакомого счета. Не очень много, но достаточно, чтобы найти жилье и не умереть с голода. Отец Димы никогда не влезал в его дела, но старался безмолвно исправлять его ошибки. Но ему было все хуже – одна из тех болезней, которые забирают молодых. И совсем скоро его не стало, исчезли и деньги. Я возвращалась с его заваленной цветами свежей могилы, на следующий день после пышных похорон, когда позвонил незнакомый голос. Он снова представился как Эхо, звучал старческим, слегка дребезжащим и женским, и называл мне цифры, раз за разом, пока не запомнила их. По его совету я купила самый дешевый и очень старый радиоприемник на блошином рынке, а на остаток денег – очень подержанную и очень милую машину, которую уже могла водить – мне исполнилось восемнадцать за месяц до этого разговора. Теперь Эхо говорил со мной в радиоэфире. Он сказал, что нужно сделать. Я сделала, понимая, что все выглядит как бред. Он заплатил деньги. И так я стала тем, кого ты видишь перед собой. Достаточно откровенно?

– Все это звучит так, словно произошло на самом деле, – сказал Малик.

Я засмеялась.

– Ладно, умник, повесьте уже эту рамку и пойдемте вместе обойдем этот дом. Время идет, а мы еще не поняли, что не так с этим домом.

Время действительно убывало стремительно. Когда Эхо называл очередной объект, необратимые изменения в ней наступали в течение ближайших шести-семи часов. Мы провели в этой деревне уже куда больше времени, почти израсходовав весь запас кофе и бутербродов.

– Черт. Кажется, я пробил какую-то трубу.

Малик все еще держал рамку в руке, найденный в столе молоток в другой и смотрел как стекает по стене густая рыже-коричневая струйка.

– Подождите, что вы сделали?

– Пытался забить гвоздь, – виновато произнес он.

Я подскочила к нему. Дырка в стене была неровной – отскочил кусок побелки, обнажив глину и дранку. Гвоздь выпал. Грязная жижа толчками выбивалась наружу и стекала по белой стене.

– Плохо. Плохо! Кажется, мы опаздываем.

Я выхватила у него молоток и дважды ударила по стене в стороне от пробитой дырки. Штукатурка пластами падала на пол, разлетаясь пылью. Под ней в белой глине виднелась сетка кровеносных сосудов, медленно пульсирующих. В извилистых толстых и тонких как нитки венах текла кровь.

Рамка упала на пол. Малик пятился назад, бросая взгляд то на меня, то на стену. Его плеча коснулся дверной косяк, и он как ошпаренный отлетел в сторону.

– Малик, стойте! Помогите мне.

Но он уже не слышал и бежал прочь из медленно оживающего дома, стараясь не касаться стен. Ладно, и на том спасибо. Теперь хоть знаю, с чем имею дело. С легким злорадством я представила наш с Маликом будущий разговор. Надеюсь, хотя бы перестанет считать проходы в иные миры сверкающими порталами, а меня наивной фантазеркой. Но это все потом. Сейчас нужно было привести в порядок дом.

Я снова взяла в руки молоток. Не до брезгливости. В конце концов, видала