Карп в сухой колее. Том 1 - Софья Ленская

обращение к чернильному духу. В следующее же мгновение его голову пронзила боль, такая сильная, словно в его верхний даньтянь вогнали спицу из чистой духовной энергии. Он крепко зажмурился и схватился за переносицу. Боль не желала отступать и усиливалась с каждым мигом, так продолжалось, казалось, вечность, пока Юн Шэнь не услышал в своей голове тихий голос:

«А-Янь, не сжимай кисть так сильно, твои руки начнут дрожать, и вместо иероглифов получатся кляксы».

Боль отступила на второй план, а все окружающее стало казаться невесомым, нереальным. Словно наяву он почувствовал, как крепко сжимает бамбуковую рукоять кисти. От напряжения пальцы заныли. Перед глазами заплясали солнечные зайчики. Всего мяо[29] назад он сидел в промерзшей и окутанной зимней стужей беседке, а сейчас Юн Шэнь ощущал, как весенние лучи солнца ласково и нежно объяли его спину и затылок. Он сидел спиной к открытому окну. Пахло нагретым деревом и свежей, только растертой тушью. Плечи немного затекли — держать ровную осанку было нелегко, но он не смел жаловаться, потому что...

«Движения кисти подобны течению ручья, остановка — как спокойствие горы. Почерк должен быть свободен и естественен».

Он проводит черту. Его движение дерганое, но стоит кисти остановиться, как она неловко утыкается в бумагу, оставляя уродливую кляксу. Он сжимает бамбуковую рукоять еще крепче от досады, и так хочется разорвать эти несчастные каллиграфические потуги на тысячи кусочков! Но тут его дрожащей руки касается другая, мягкая, но твердая, направляющая. Спокойствие вмиг окутывает его, а разбушевавшееся раздражение уходит на второй план. Запах чернил становится интенсивнее.

«Черты как гряда облаков, как парящая птица, как прыгающий зверь, как вспугнутая змея, как внезапный раскат грома, как крутой берег и горный пик...»

Чужая рука направляет его кисть, она парит над бумагой так легко, словно бабочка над едва распустившимися цветами. Движение за движением вырисовывается изящная вязь иероглифов.

«Маленькая ласточка...»[30]

Юн Шэнь моргнул. Постепенно боль растворялась, уподобляясь незримому эфиру, будто ее и не было, но даже так она оставляла за собой... трещины? Юн Шэнь не смог бы подобрать слова лучше. Вновь закрыв глаза, он в точности представил себе это. Трещины, больше напоминавшие золотое плетение сродни паутине, искусным кружевом распространялись по белоснежной, будто кость, поверхности его сознания. Так странно, ему казалось, что он стоит перед стеной, у которой нет начала и конца, но есть сколы. Чем больше он думал об этом, тем больше трещин появлялось, они расползались и сливались. Вместе с трещинами его сердце все больше захватывали эмоции, точно нетерпеливый и бурный поток горной реки наполнялся с дождем, грозя вырваться из берегов. Эти эмоции было трудно подавить, как он делал всегда, и наиболее сильной ощущалась злость.

За столь короткий срок пребывания в теле смертного господина Хэ Циюя Юн Шэнь успел познать множество чувств, которые доселе были ему незнакомы или же давно забыты, однако ни одно из них он не мог назвать приятным. Растерянность, беспомощность, слабость... Проблемы нездорового тела хоть и уходили на второй план благодаря снадобьям старика Суна, но разум самого Юн Шэня... Чем больше видений перед ним представало, чем больше странных снов он видел, тем больше ему казалось, что рассудок его подводит. Все это выглядело странно близким и вместе с тем бесконечно далеким, давно утраченным, точно песок, пропускаемый сквозь пальцы.

Могло ли это быть воздействием демонической энергии? Могла ли она навредить его бессмертной душе? Ведь именно после нее начались все эти странности.

Он терялся в догадках об истинной причине происходящего. Его обуревало раздражение от собственного бессилия. Сейчас, думая о том, что ему придется участвовать в некоем заклинательском расследовании, он не знал, плакать ему или смеяться. Совершенно новые для него ощущения. В этом не было никакого смысла! Нападение, интриги — мелочные и не стоящие внимания дрязги! То, что было по-настоящему важно, сейчас в Обители. И возможно, под угрозой. Но никто из заклинателей и виду не подает! Неужели им... им все равно?

Юн Шэня затрясло от желания вскочить и закричать, указывая в небо. Закричать и сказать, что никакой он не Хэ Циюй, он — бессмертный с пика Шугуан, могущественный повелитель Небесных печатей, Бессмертный небожитель. Ему хотелось вновь ощутить силу в своих руках, легкость в поступи. Его преследовали бесполезные и странные видения или воспоминания настолько далекого прошлого, что ему было уже все равно, что происходило в те времена. Ему хотелось узнать, что предшествовало тому злосчастному дню, когда он попал в это тело, но память будто отказывалась подчиняться, нечто внутри его сознания отчаянно боролось и не давало узнать правду. Как бы он ни пытался выстроить цепь событий в своей голове, ничего не выходило.

Ласточка мотнула головой и легко взлетела над столом, чтобы в следующее же мгновение спикировать на расстеленную бумагу. Еще миг — и она обратилась большой черной кляксой. Постепенно пятно побледнело, а на листе проступила вязь тонких изящных иероглифов. В этих линиях не было ничего лишнего. Говорят, почерк, словно зеркало, хорошо отражает характер человека. Отправителя послания явно можно было назвать чувствительной личностью.

— Господину Хэ, должно быть, прежде не приходилось видеть подобные чудеса, — вновь заговорил Цао Сяошэ. — Это маленькое заклинание живых чернил, с помощью него можно обмениваться сообщениями.

Юн Шэнь знал об этом заклятии, но сам таких посланий прежде не получал и не отправлял по одной простой причине: ему некому было писать и никто не желал писать ему. Оттого захотелось понаблюдать, как воочию выглядит такой обмен сообщениями. Послание было повернуто в сторону Цао Сяошэ, поэтому Юн Шэнь со своего места с трудом мог распознать текст, но интересовало его не столько содержание, сколько...

— Сяо Янь? — спросил он севшим голосом.

— Ах это... Мы так их называем. Обычно у чернильных духов нет имен — они им ни к чему, им и форму-то разную можно придавать в зависимости от случая. Но если вы когда-нибудь еще встретите чернильную ласточку, то можете быть уверены, что это наверняка послание от главы Юэлань. Только он так часто использует именно ласточек, — пояснил Цао Сяошэ, мельком глянув на свое плечо. Он цыкнул и принялся тереть то место, где остались черные пятна, попутно бормоча себе под нос: — И только у его чернильных духов крайне зловредный нрав.

Последняя фраза заставила Юн Шэня криво ухмыльнуться. В том, что у духов, принадлежавших Си Ину, дурной нрав, он и не сомневался. Все в своего хозяина.

Цао Сяошэ пробежался глазами по тексту послания.

— Хорошие новости! Глава уже прибыл из Запретного города и желает встретиться с вами!

Неприятное чувство свернулось в плотный клубок под ребрами Юн Шэня. Он не слишком желал этой встречи, пусть даже она и была необходима.

Юн Шэнь и Цао Сяошэ уже были готовы покинуть беседку, как к ним подоспела служанка. Она пришла с посланием от Цянь Аньхуа — великая госпожа Цянь созвала всех гостей поместья в южный павильон, чтобы поприветствовать.

В памяти Юн Шэня была еще свежа первая встреча с Цянь Аньхуа, и не сказать, что он был рад этой новости. Его настроение, и так скверное, стало еще хуже. Эта женщина показалась ему опасной и наверняка, как и прочее население поместья, не питала нежных чувств к своему внуку, что бы ни говорила. Юн Шэнь не был наивен и прекрасно понимал, что зачастую то, что на языке, мало совпадает с тем, что на уме, — оттого и в сладкие речи не особо верил.

В сопровождении служанки они быстро добрались до нужного павильона и остановились у внушительных широких дверей приемной из темно-красного дерева, лакированных и украшенных резьбой. В центре орнамента был изображен лотос, окрашенный золотом, — герб рода Хэ. Над дверью красовалась широкая