Саат. Город боли и мостов - Дарья Райнер

Доволен ли пришлый враг? Кто знает. Может, изобретёт новые меры, если не окажется за решёткой. Да и кто будет судить?..

– Спроси у них, – говорит Умбра, кивая на камешки, – поймают ли убийцу.

По улицам снуют отряды жандармов. Для кого-то они Пятнистые мундиры, но для многих, включая Братство, – просто гиены.

«Рыщут-рыщут, падаль ищут…»

Детский стишок был придуман задолго до них: Умбра не помнит, когда впервые его услышала, но строчки въелись, как чернила в двери комнат.

«…а найдут – тебе конец».

Эула качает головой.

– Дался он тебе! Давай лучше на Ската раскинем? Как раньше. – Слепой глаз подмигивает, но Умбра ловит подругу за руку.

– Не надо.

– Почему не пришла в новом платье? – Эула хмурится. – Когда, если не сегодня? Похвасталась бы… Или вы поссорились?

– Нет, – качает она головой. Не ссорились.

Скат будет ждать её у Девятого моста – как договорились, через два часа после полудня. У Ската свои дела во Внешнем круге, поэтому они разделились.

Ярмарка осеннего урожая в Клифе проходила скромно, не с таким размахом, как в Ядре или на континенте. Здесь не сеяли. На острове Ржавых Цепей была дурная земля, каменистая. Для полей не хватало места: только если осушить болота, но за это никто не брался. Камень и металл – вот на что делали ставку.

В начале осени приходили гружёные до отказа балкеры – и уходили, прощаясь с портом утробными гудками. Острова доминиона – бывшие имперские колонии – заботились друг о друге, налаживая торговлю, а теперь… Какая торговля, когда все боятся заразы? Не нужно обладать даром предсказания, чтобы видеть: гавань закроют и придётся туго. Истинные знают, хватит ли им запасов до зимы, если болезнь не остановится на Латунке.

Говорят, среди нутряков нет заболевших. С жителями Внешних кварталов сложнее, там невозможно вести учёт: слишком много бесприютных пиявок. Как считать, если не по домам?

Люди растеряны. Страх бродит по улицам, укутанный в саван: ищет, кого обнять и увести за собой. В честь праздника мосты опущены, но радости нет. Ни внутри, ни снаружи. Торговцы закрывают лавки, гиены вынюхивают, на площадях нет привычных постановок: даже лицедеи притихли. За внешним спокойствием Клифа прячется медленно растущий, подобно гнойному нарыву, хаос.

– Будет ещё повод, – говорит Умбра после недолгого молчания, глядя в просвет бокового переулка.

Площадь почти опустела: редкие прохожие спешат по делам, ускоряя шаг. Только на углу, у ратуши, царит оживление. Какой-то деятельный мон собирает подписи и призывает народ выступить за свои права – бороться с несправедливостью. Угнетённые поддакивают, жалуясь на высокие налоги и отсутствие лекарств. Пожили бы они снаружи… посмотрели, каково там.

Праздник Жнивья – один из немногих дней в году, когда мосты опущены – все двенадцать разом, а не по очереди, – и жители могут беспрепятственно ходить из одной части города в другую. Нутряки, понятное дело, наружу не стремятся, разве что лихие ребята в поиске новых впечатлений, а для внешников это редкий шанс. И оттого ценный.

Раньше братья получали неплохую добычу на ярмарках: им хватало на месяц, а то и два. Продажей и обменом ведал Скат: у него были связи среди угрей. Это единственное, чем он не делился. Не открывал подробности сделок, и Умбра понимала. Знала его лучше остальных. Чувствовала тем, что под кожей – глубже рёбер и волокон мышц. Поэтому обмен подарками вышел забавный. Зря говорят, будто парни не угадывают с размером. Он угадал. Точнее не придумать.

Умбра жалеет, что не может дотронуться до тёмно-зелёной ткани, тёплой на ощупь. Платье изумрудного оттенка – с кружевным воротником и блестящими пуговицами – осталось висеть в Крепости. В зелени бархата она казалась себе чужой – слишком красивой для беглой «лилии», рождённой в Медном квартале, слишком яркой для города, одетого в траур.

Она ничего не сказала ему тогда. Поблагодарила и дала серьгу в ответ – из чистой меди. На удачу.

☽ ✶ ☾

65 день Рассвета, 296 г. от ВП

Остров Ржавых Цепей, Бирюзовый квартал

– Удача на твоей стороне, девочка.

Дядя вёл её по мощёным внутренним улицам, и Невена глазела по сторонам. Вот высокое крыльцо, на которое можно забраться и спрыгнуть с другой стороны; вот огоньки мигают над вывеской – что за волшебство? Дальше – площадь и фонтан: струи-струны поют на ветру. Внутри всё тоже пело, но тревожно.

Ей приходилось бежать, чтобы поспеть за широким дядиным шагом.

– Шевелись, девочка, я уже договорился. Митресс ждать не будет.

Он не звал её по имени. Только безликим словом «девочка». Она не звала его дядей. Только «да, мон» или «нет, мон». Правда, за «нет» можно было получить по губам. Лучше соглашаться и делать всё вовремя. Не показывать, какая она глупая, ленивая неумеха. «Вся в сестрицу».

Невена знала о матери мало: та была воровкой, попалась жандармам и не вышла из тюрьмы – умерла от чахотки. Видимо, по наследству дядя передал ей «титул» чахоточной. Просто так. За бледную кожу и выступающие под ней острые кости. Позвонки, рёбра, ключицы и вечно кровоточащие костяшки – от стирки в ледяной воде не спасало топлёное масло. Она всегда была курносой, с волосами цвета медной проволоки, ни на что не годной «девочкой».

Почти ни на что.

Они остановились у «Бирюзовой лилии». Невена крутила головой, замечая косой проулок за спиной. Юркнуть бы туда, как мышь, подумала она, когда на пороге показалась женщина: ещё не старая, лет сорока, с белёным лицом и ярко-красными губами. Её пепельные волосы были собраны в высокую причёску, а платье приспущено, открывая покатые плечи. Под носом сидела не то большая родинка, не то бородавка. Растянув рот в улыбке, хищной, как у пираньи, женщина, названная митресс, шагнула навстречу.

– Ну, кого привёл, Мэб? Дай-ка взглянуть…

Цепкие пальцы впились в подбородок. Невена дёрнула головой. Митресс рассмеялась.

– С норовом девочка!

– Она понятливая. Если объяснить как надо.

– А как надо? – Женщина цокнула языком. – Ты её голодом, что ли, морил? Худая как щепка.

– Берёшь или нет?

– Беру. Подавись своими холами. – Зазвенели монеты в кошельке. Невена смотрела на горстку денег и не верила. Это ей цена? Столько она стоит? И впрямь глупая.

Она сорвалась с места и… не успела свернуть в проулок. Дядька поймал за ухо – за медную серёжку, доставшуюся от матери, всё, что было у Невены своего. От резкой боли из горла вырвался крик.

– Далеко собралась?

Он встряхнул её, будто куклу. Мочка порвалась, и серьга с