Император Пограничья 16 - Евгений И. Астахов

в обитель мёртвых… никто не поедет. Вообще никто. Даже самые отчаянные искатели удачи трижды подумают, прежде чем ступить на землю, где когда-то открылись врата в мир Бездушных.

И это ещё не всё. В мире всегда хватало безумцев. Людей, готовых на самую чудовищную гнусь ради крупицы силы, даже без каких-либо гарантий на успех. Если же один из таких чокнутых узнает, что некто действительно смог прикоснуться к потусторонней силе Бездушных, пусть и с катастрофическими последствиями, таких «энтузиастов» станет гораздо больше. Один дурак с амбициями и магическим даром способен уничтожить целое княжество.

Нет. Дневники останутся там, где им и место — в моём личном архиве, под замком и охраной.

— Любопытно, — произнёс я ровным голосом, не выдавая ход своих мыслей. — Расскажите подробнее о вашем роде, Глеб Аристархович. Как случилось, что ваши предки покинули Гаврилов Посад именно за год до катастрофы?

Чернышёв чуть расслабился — видимо, ожидал немедленного отказа или вспышки гнева.

— Младшая линия, — пояснил он. — Мой дальний предок был вторым сыном князя Бранимира. Получил в вотчину несколько деревень к западу от города, почти на границе с Суздалем. Когда случилось… то, что случилось, он остался единственным выжившим носителем крови.

— И за триста лет род так и не попытался вернуть родовые земли?

— Мы пытались, — в голосе гостя промелькнула горечь, — но нам не хватило средств на такое громадное начинание.

Я кивнул, отмечая про себя искренность в его словах. Не лжёт, по крайней мере, в этом.

— Вы проделали долгий путь, — сказал я, поднимаясь. — И, полагаю, голодны. Позвольте пригласить вас разделить со мной обед. Обсудим ваше предложение в более подходящей обстановке.

Глеб явно не ожидал такого поворота. В его глазах мелькнуло удивление, быстро сменившееся настороженностью.

— Благодарю, Ваша Светлость.

Мы перешли в малую столовую. Жан-Пьер, мой повар-француз, оторвался за бутерброды по полной и превзошёл себя: на столе дымилась ароматная похлёбка с дичью, свежий хлеб, запечённое мясо с овощами. Чернышёв старательно скрывал голодный блеск в глазах, но я заметил, как дёрнулся его кадык при виде еды.

— Где сейчас обосновался ваш род? — спросил я, когда слуга разлил вино по бокалам.

— В Твери, Ваша Светлость, — Глеб отпил глоток, явно смакуя напиток. Видимо, давно не пробовал ничего подобного. — Небольшой дом на окраине. Скромно, но… достойно.

Скромно. Это слово сказало мне больше, чем длинная исповедь.

— Чем занимаетесь?

— Торговля, — он отвёл взгляд, — мелкая. Ткани, галантерея. Сводим концы с концами.

Еле сводим, понял я. Обедневший род, цепляющийся за остатки былого величия. Перстень с гербом — единственное, что осталось от славного прошлого.

— Вы женаты?

— Да, двое детей, — впервые в его голосе прозвучала теплота. — Сыну двенадцать, дочери восемь.

Я кивнул, продолжая есть. Картина складывалась ясная, как весеннее небо. Человек в отчаянном положении, решивший сыграть ва-банк. Услышал о моей победе над Кощеем и примчался во Владимир с единственным козырем — родовым именем. Никаких реальных ресурсов: ни денег, ни людей, ни связей. Только древняя фамилия и надежда на чудо.

Глеб, похоже, понял, что его раскусили. Пока я расспрашивал о пустяках — погоде в Твери, ценах на ткани, успехах детей в учёбе — в его взгляде постепенно угасала надежда. Он осознал, что каждый мой вопрос — это штрих к портрету, который я рисую в уме. Портрету обедневшего дворянина без единого козыря в рукаве.

Но я не стал унижать его этим знанием. Не указал на очевидное. Не рассмеялся в лицо. Просто продолжал вести светскую беседу, позволяя ему сохранить остатки достоинства.

В конце концов, он не сделал ничего дурного. Просто попытался использовать единственный шанс, который у него был, чтобы переменить шаткое положение своей семьи и дать ей надежду на будущее.

— Знаете, Глеб Аристархович, — произнёс я, отодвигая тарелку, — я встретил вашего предка. Лично.

Мой визави замер с бокалом на полпути ко рту, его брови взлетели к самой кромке волос.

— Бранимира Чернышёва?

— Его самого. В виде Кощея, — я откинулся на спинку кресла, наблюдая за реакцией гостя. — Он сохранил достаточно разума, чтобы устроить ловушку для моей армии. Под видом ритуала передачи власти сдал нам город, а потом попытался уничтожить всех, кто вошёл внутрь.

Глеб медленно опустил бокал. Его лицо побледнело.

— И он… он что-нибудь говорил?

— Говорил. Считал себя законным правителем, а нас — захватчиками. Триста лет мёртвый князь проводил советы с мёртвыми боярами, принимал доклады от Жнецов, устраивал праздники для своих «подданных», — я помолчал. — Он сам передал мне власть над городом. Произнёс древние формулы, вручил корону. Только потом попытался убить.

Надежда в глазах Глеба угасла окончательно. Он понял то, что я не стал произносить вслух: даже если существовали какие-то юридические основания для претензий Чернышёвых, сам Бранимир уничтожил их своими руками. Или тем, что от них осталось.

— Каков он был? — тихо спросил потомок. — Как выглядел?

— Почти человечен внешне. Строгие черты, прямая осанка воина. Но кожа матово-белая с чёрными венами, корона вросла в череп, доспехи срослись с телом. Вместо глаз — пустые шрамы.

Глеб вздрогнул.

— А город? Что от него осталось?

Я рассказал. О разрушенных улицах, о запахе смерти, пропитавшем каждый камень. О библиотеке с дневниками летописца, о тронном зале, где мёртвый князь принимал таких же мёртвых подданных. О погибших Стрельцах, о Марии Сомовой, закрывшей собой Василису от удара Жнеца. О ночных атаках волнами Бездушных. О ментальном воздействии, от которого люди сходили с ума, принимая врагов за друзей.

Чернышёв слушал молча, и с каждым моим словом его плечи опускались всё ниже.

Мы доели в молчании. Слуги сменили блюда дважды, но гость едва притронулся к еде — аппетит у него явно пропал. Наконец, когда со стола убрали десерт, я отложил салфетку и посмотрел на гостя прямо.

— Давайте начистоту, Глеб Аристархович. У вас нет ни армии, ни денег, ни юридических оснований, которые выдержат разбирательство в Переславской Палате Правосудия. Вы это знаете. Я это знаю. Зачем вы на самом деле здесь?

Несколько секунд он молчал. Я видел, как борются в нём гордость и отчаяние, как он взвешивает — продолжать блеф или открыться. Наконец что-то в его взгляде изменилось. Он решил рискнуть.

— Потому что я потомок человека, чьё имя ассоциируется с уничтожением целого княжества, — голос Глеба стал глуше. — Пусть никто не знает, что на самом деле там произошло, но прошлое нашего рода стало пятном на репутации. Моя фамилия — проклятие. Ни один князь не возьмёт меня на службу, ни один банк не даст в долг. А вы только что сделали невозможное — очистили