Немезида ночного ангела - Брент Уикс

привлекает что-то еще, но мы не знаем, что происходит под водой во время штормов. Как бы там ни было, лотаи тоже стекаются сюда. Возможно, их манят акулы или другие падальщики, или же их привлекает магия.

– Кто-кто стекается? – спрашиваю я.

– Лотаи. Говорят, что они за лигу чуют кровь, а страх – за две, но на самом деле… впрочем, ты лучше просто взгляни. Они не так робки, как акулы.

Акулы? Робки?

Сестры, стоящие на краю причала, с явной неохотой сбрасывают в море тело мертвого гвардейца. Стоит ему уйти под поверхность, как вода начинает бурлить. Но мой взгляд прикован не к телу. Я смотрю на Жасмина Жаквета и на дюжую сестру из второй Тактической группы – вдвоем они принимают оборонительные стойки, смотрят туда, куда упал гвардеец, и опускают к воде копья.

Что же там такое плавает, если им понадобились…

Нечто бросается на них из-под воды, и Жасмин точным движением протыкает его копьем прямо в воздухе. На древке начинает извиваться какая-то рыбина, длиной и шириной с могучую ногу Жасмина.

Он переносит ее на причал, наступает на нее, выдергивает копье, снова протыкает и для верности проворачивает наконечник, а затем возвращается в оборонительную стойку над волнами, придерживая одной ногой брыкающуюся, умирающую тварь.

Но штормоход тем временем не стоял на месте, и тело гвардейца уже отплыло далеко, так что сейчас нам ничего не грозит.

– Глянь, какой уродец. Прям как ты, да? – с ухмылкой спрашивает меня Жасмин.

– Я подумал наоборот: жаль, что я не такой красавец, – отвечаю я, взирая на рыбину со смесью благоговения и ужаса. Эта костистая, шипастая тварь больше смахивает на дракона, хвост у нее такой же, как у лисьих акул, длинный и похожий на меч, а морда до ужаса напоминает человеческое лицо с гигантской челюстью, которая разевается широко-широко и обнажает ряды острых, как бритва, зубов. Костяные выступы на теле, короткие, неразвитые крылышки, кожа, горящая тошнотворным зеленым светом – таким, который напоминает мне лунного дракона, однажды напавшего на меня и Логана.

– Никогда не видел таких огромных, – говорит Жасмин. – Самый крупный, что мне попадался, умещался у меня в ладони. Я вот думаю: что, если… Хотя, нет; наверное, в этих местах они просто другие.

– Или, может быть, их изменила магия, равновесие которой мы нарушили в Черном Кургане? – спрашиваю я.

Жасмин смотрит на меня упор. Скидывает мертвую тварь копьем в воду.

– Надеюсь, что нет. Ваша битва отгремела на другом краю континента, и если она смогла изменить что-то так сильно и так далеко… тогда, боюсь, в будущем грядет нечто похуже.

«В будущем грядет нечто похуже» – это же девиз моей жизни.

– Ладно. Потрясающе. Отлично. Просто отлично, – говорю я, и у меня скручивает живот. Теперь помимо неизбежной гибели здесь и сейчас я чувствую приближение, э-э-э, чуть более отдаленной неизбежной гибели. Не знаю, правильно ли я подобрал слова, но ощущение потрясающее. Если вы никогда такого не испытывали, я очень рекомендую. Мне сейчас почти так же хорошо, как когда я не убиваю людей. – Где наш корабль?

– Он скоро должен прибыть, – с фальшивой бодростью в голосе отвечает сестра Проспайя.

– Он уже должен быть здесь, – мрачно произносит сестра Аяйя.

– Кайлар, тебя не должно быть здесь, когда вернется второй гвардеец, – говорит сестра Проспайя. – А он вернется в любую секунду.

– Это не значит, что тебе нужно уйти. Это значит, что тебе нужно спрятаться, – поясняет сестра Мелена.

Все сестры поворачиваются ко мне. Их слишком много. Пришло время отдать сундуки… или не делать этого. Возможно, от этого момента зависит весь их план?

Конечно, они хотят, чтобы я отдал им ребенка. Но зачем? Чтобы предать меня?

Швыряться в мою сторону магией, пока я держу ребенка, слишком опасно. Знаю, если придется, они убьют мальчика, но никто ведь не станет рисковать, когда он уже почти у них в руках, правильно?

– Если бы они собирались предать тебя, – спешно говорит Мелена, – то не стали бы делать этого сейчас. Нам нельзя драться, пока мы все не сбежали. И нет, это не значит, что кто-то собирается тебя предать! Но я вижу, что ты беспокоишься…

– Тогда почему вы так таращитесь на меня? – спрашиваю я, злясь, что она так легко считала все мои сомнения.

– Потому что мы все слишком много потеряли, чтобы спасти этого ребенка, – говорит Мелена. – Потому что мы тебе не доверяем. Потому что многие из нас тебя боятся. – Она пожимает плечами. – И потому что мы все хотим посмотреть, как ты притягиваешь к себе тени.

«Притягиваю к себе тени»? Откуда они узнали эту фразу?

Ах да. Ви. Точно. Преданная Часовне Виридиана.

Или, возможно, они уже сотню лет знали этот термин. Часовня ничего никогда не забывает. Они все время пополняют запасы своих знаний, могущества и магии. Мне пора бы уже привыкнуть, что они из любого разговора со мной всегда выудят все, что захотят.

– Мне жаль, что многие из вас меня боятся, – говорю я, медленно ставя сундуки на причал, среди их собственного багажа. Все чемоданы сестер похожи между собой по цвету и узору, и сундуки с мальчиком отличаются от них только размером.

Умно. Сестры хотят, чтобы со стороны сундуки выглядели как багаж, но стараются при этом запутать только других, а не себя. Два одинаковых сундука уже легко перепутать, а будь их дюжина и начнись на причале переполох, сестры и сами бы не знали, какой именно нужно защищать.

– Я могу их осмотреть? – напряженно спрашивает сестра Проспайя.

– Она их не заберет, – быстро прибавляет Мелена. – Ей просто нужно взглянуть на руны на дне. Скорее, сестра.

Я хватаю верхний сундук и осторожно, памятуя о том, что внутри может спать ребенок, наклоняю его. Проспайя становится на колени и смотрит снизу вверх на руну.

Мой внутренний голос кричит: «Убей ее! Этим ведьмам нельзя доверять!»

«Нет. Неважно, могу я им доверять или не могу – другого пути с корабля у меня нет».

– Да, это тот, – говорит сестра. – Хвала Серафиму.

Я снова опускаю сундук, а сестра Проспайя поднимается. От того, как близко мы стоим, я начинаю нервничать и готовлюсь убить ее, если она на меня нападет.

– Может быть, стоит их открыть? Проверить, что ребенок в порядке? – спрашиваю я.

– Да, стоит, – отвечает сестра Проспайя, – после того, как мы отчалим. Но не раньше.

– А сейчас почему нельзя? – с нажимом спрашиваю я.

– Вероятно, тебе, неженатому мужчине, неизвестно, что плачущие дети привлекают много внимания. Ради этого они и плачут. А внимание