Танец Клинков: Академия убийц - kv23 Иван

на третьем этаже. Эллада, ты отвечаешь за нейтрализацию сигнальных артефактов. Максим, твои задачи — отвлекающие манёвры, теневая координация в параллельных коридорах. Я иду в центр.

Она усиливает план запуском новой техники, специально отработанной под эту миссию — «Последнее Па: Освобождение». Это сочетание «Шага Призрачной Тени» и вдохновения сценой смерти Одетты: движение настолько наполнено грацией и совершенством, что магический след растворяет сознание жертвы. Смерть становится образом, освобождающим — почти милосердием для мира, не для того, чья жизнь оборвана.

Репетиционный зал, ночь. Лишь одна лампа освещает исцарапанное зеркало, в котором дрожит отражение Анастасии. Ей не нужно оружие для тренировки — весь зал становится инструментом: каждый шаг — реплика, каждый взмах руки — концепция смерти, превращённая в искусство.

Она движется по кругу, будто исполняет сольную вариацию на сцене. Но сегодня за каждым па стоит другой смысл. Мотив. Каждая точка движения — начало убийства, каждый разворот — его подготовка. Артистка смерти, создающая искусство своей болью.

В дверном проёме появляется Эллада, молча прислоняется к стене. Она наблюдает — не судит, не вмешивается.

— Я поняла, Эллада, — негромко говорит Анастасия, не останавливаясь. — Убийство может быть актом милосердия. Не для жертвы — барон не заслуживает ни спасения, ни жалости. Но для остальных. Я освобожу мир от него. Это будет моя первая настоящая роль в этом мире. Не просто танцовщица. Не просто убийца. Танцовщица-освободительница. Каждое убийство будет иметь смысл. Каждое будет справедливым.

Эллада молчит долго. Тишина нависает между ними тяжёлым куполом.

— Ты веришь в это? По-настоящему? — только к вечеру раздаётся её голос. Он звучит так, будто Эллада впервые позволяет себе сомневаться не только в мире, но и в себе.

Анастасия замирает, развернувшись лицом к зеркалу, где отражаются обе — живая и призрачная:

— Да, — тихо, но твёрдо. — Я должна верить. Иначе я просто стану тем, кого я призвана уничтожать.

Она осторожно касается стекла, смотрит в глаза своему отражению. В эту ночь Анастасия переступает порог.

Теперь каждый её шаг — первый осознанный выбор человека, для которого искусство и справедливость слились в единый кодекс. Кодекс, за который она готова платить любую цену.

Глава 19: Последнее па для чудовища

Ночь опустилась на поместье барона Малахова как траурное покрывало, плотное и непроницаемое. Луна скрывалась за облаками, словно не желая быть свидетелем того, что должно было произойти.

Три тени скользили по территории усадьбы — не бежали, не крались, а именно скользили, словно сама тьма отделилась от стен и начала двигаться с намерением.

Эллада шла впереди, её глаза были закрыты, но она видела больше, чем любой зрячий. Её магия слуха улавливала каждую вибрацию — пульсацию сигнальных заклинаний, вшитых в стены, ритм шагов патрулей, даже биение сердец спящих слуг. Она поднимала руку, и невидимая волна её силы нейтрализовывала артефакты один за другим, бесшумно, незаметно, как выключение свечей в пустой комнате.

Максим следовал за ней, его амулеты светились тусклым янтарным светом. Он создавал иллюзорные барьеры — призрачные стены, ложные коридоры, которые заставляли охрану видеть пустоту там, где на самом деле шли трое. Его техника была грубее, чем у Анастасии, но эффективна. Один из патрульных прошёл в метре от них, глядя прямо сквозь, не видя ничего.

А Анастасия двигалась позади них, её призрачные двойники уже начали свой танец. Три, затем пять серебристых силуэтов отделились от её тела и скользили по периметру, отвлекая внимание, создавая хаос там, где его не было. Охранники видели движение в саду, бросались туда — и находили лишь пустоту. К тому времени, когда они понимали обман, команда была уже внутри.

Они поднялись по внутренней лестнице. Третий этаж. Коридор, уставленный дорогими вазами и картинами с изображением охотничьих сцен. В конце — массивная дверь из тёмного дуба. Личные покои барона.

Максим и Эллада остановились у входа, заняв позиции стражей. Их задача — предупредить о приближении, задержать любого, кто попытается войти. Но саму работу, главную работу, должна была сделать Анастасия.

Одна.

Она посмотрела на них. Максим кивнул, в его глазах была решимость, но и тревога. Эллада просто закрыла глаза, её лицо было спокойным, почти умиротворённым.

Анастасия толкнула дверь. Та открылась бесшумно — барон был настолько уверен в своей безопасности, что даже не запирал её изнутри.

Комната была огромной, роскошной до неприличия. Позолоченная мебель, ковры из шёлка, хрустальные люстры. Но роскошь была испорчена тем, что лежало на столах и полках.

Магические артефакты, созданные из человеческих костей. Черепа, использованные как подсвечники. Кристаллы, вставленные в рёбра. Ожерелья из зубов. Всё это пульсировало слабым, больным светом — магия, выжженная из страданий.

На столе лежал дневник. Анастасия подошла и открыла его. Почерк был неровным, местами истерическим.

«Эксперимент № 47. Испытуемый — крепостной мальчик, 7 лет. Попытка извлечь магический резонанс путём продлённой агонии. Результат: частичный успех. Кристалл 3-го уровня. Примечание: дети дают более чистую магию».

Тошнота подкатила к горлу. Анастасия захлопнула дневник.

В центре комнаты, на огромной кровати, спал барон Виктор Малахов.

Толстый мужчина с распухшим лицом, жирными складками на шее, потным лбом. Он храпел, и от него несло вином и чем-то ещё — сладковатым, гнилостным запахом разложения. Даже во сне его лицо было жестоким — губы искривлены в презрительной усмешке, морщины вокруг глаз глубокие, словно выжженные злобой.

Она стояла над ним. Её кинжал был в руке, лезвие сияло в тусклом свете луны, пробивающемся сквозь окно. Один удар в сердце, и всё закончится. Быстро. Тихо. Профессионально.

Но она не спешила.

Она смотрела на него — на чудовище, маскирующееся под человека. Он убил тринадцать детей. Замучил десятки крепостных. Превратил людей в магические инструменты. Он делал это не ради выживания, не ради защиты. Он делал это ради власти, ради удовольствия, ради того, что мог.

«Он — зло. Я — справедливость. Это не убийство. Это освобождение».

ФЛЭШБЕК: Три ночи назад. Заброшенный балетный зал

Пот стекал по спине Анастасии. Она тренировалась уже четыре часа без перерыва, её мышцы кричали от усталости, но она не останавливалась. Перед ней на пыльном полу лежал открытый дневник матери, страницы которого она уже знала наизусть.

«Последнее па — это не убийство. Это освобождение», — писала Елена Теневая. — «Движение настолько совершенное, что сама смерть становится частью красоты. Жертва должна видеть не ярость, не жестокость — только неизбежность и грацию. Только так смерть перестает быть насилием и становится завершением танца зла».

Анастасия начала снова. Па-де-бурре. Три шага на носках. Её призрачные