Симпати Тауэр Токио - Риэ Кудан

Перепроверяя, останется ли тот же смысл при смене языка, я проверяла, не было ли в этих ответах воли кого-то, кроме Сары Макины. А если была – то чья воля и какие слова она хотела, чтобы Сара Макина сказала? Когда мыслительный процесс заходил в тупик, я задавала вопросы AI-built, а на его ответы отвечала новыми вопросами. Так, перебрасываясь вопросами и ответами, я провела весь день. На краю зрения, как обычно, зажглись огни Национального стадиона и «Токё-то Додзё-то». Я так задумала – и поэтому победила в конкурсе, и сейчас гигантские постройки гармонировали между собой, будто вели тихий интимный диалог. Слушая их перешептывание, я вдруг усомнилась в том, что прожила в этом мире уже сорок один год. Казалось, с тех пор как была четырнадцатилетней девушкой-математиком, я все время повторяю одно и то же. Я вечно обмениваюсь вопросами и ответами, будто завтра никогда не настанет, и все слова, которые я складываю, тут же смывает волна. Я не могу контролировать ни время этой волны, ни ее силу – и что же я делаю? Для кого, ради чего я обучаю Сару Макину словам? Я внезапно ощутила усталость, закрыла ноутбук и мысленно отключила мозг. Затем прислушалась только к желаниям пересохшего горла и пустого желудка – что они хотели бы сейчас принять в себя.

Я отправилась в карри-ресторан в Аояме, в двадцати минутах ходьбы от отеля, выпила два бокала крафтового пива, съела говяжье карри, карэпан и пошла обратно. Дождь, который шел с самого утра, все усиливался, ветер стал таким мощным, что зонт уже не спасал, и, кроме меня, на зеленых аллеях Дзингу-Гайэн не было ни души. Я сняла кепку и солнцезащитные очки. В затуманенном блеклом, сонном пейзаже Токио единственное, что представлялось отчетливо реальным, – это башня, рассекающая тусклое небо. Неужели она и правда такая высокая? Я не верила, что это здание имеет ко мне отношение, и не могла оторвать взгляд от ее совершенной формы. Ее верхушка, которая скрывалась в облаках, упрямо пряталась за тучами, гордо и скрытно, будто не желала показывать себя полностью. Светодиодное освещение окон, равномерно размещенных по всей высоте башни, ослепительно давило на зрение. Именно такую форму и текстуру архитектуры я считала правильной, и все же… Я не чувствовала удовлетворения. Если я скажу, что не чувствую удовлетворения, то пути назад уже не будет. Башня – это, несомненно, идеальный ответ на вопрос, заданный Национальным стадионом. Но в этом ответе таится новый, еще неразгаданный вопрос. И чтобы дать на него ответ, нужно возвести новое здание. Но пока что никто его не представлял – что это будет за здание, которое следует построить. Каким оно будет? Какая форма? Какая конструкция? Какое название? И если башня – это тоже вопрос, то дать на него ответ смогу только я.

Следуя желаниям, я пошла к воротам «Додзё». Теперь вокруг территории высился не старый ржавый забор, а бетонная стена без единого зазора – даже насекомое не пролезет, и пробраться тайком стало невозможным. Теперь у ворот стояли десятки охранников и полицейских в дождевиках и внушительно наблюдали за ней. Случилось ли еще что-то внутри, поступила угроза теракта, или такая строгость – обычный уровень охраны? Я подумала, что, если позвонить Такуто, он выйдет наружу и пропустит меня? Я оптимистично достала смартфон и набрала его номер.

– Такуто?

– Сара?

– Да, я. Сегодня я встречалась с Максом Кляйном. В отеле у Гайэнмаэ.

– А, сегодня, да?

Уже прошло тридцать лет с начала XXI века, и почти все работы отданы ИИ, а голос человека, переданный через технику, все равно остается механическим, лишенным теплоты. Кажется, технология, которая создает естественное звучание живого человеческого голоса со всеми придыханиями, была бы востребованнее, чем попытки научить ИИ говорить по-человечески. Пока я слушала механический голос, я машинально прикидывала, какой экономический эффект принесет такое изобретение.

– Ты остановилась в этом отеле? Там еще в ресторане на первом этаже работал официант, похожий на твоего погибшего кузена…

– Да. Хотя, конечно, он уже не работает. – Я взглянула вверх, в точку на небе, где должна была быть вершина башни, скрытая густыми облаками. – Знаешь, я сейчас стою у тебя под домом, под дождем, без зонта. Ветер сильный, меня почти сносит. Жаль меня, правда? Но вокруг столько охраны, что не могу войти.

– Конечно, не сможешь. Все уже не как раньше. – Машина четко передала смех Такуто. Он явно стоял там, где было очень тихо – в отличие от меня.

– У вас всегда так много охраны? Даже полиция есть.

– Полиция?

– Да. Только у ворот «Додзё» человек тридцать, наверное.

– Правда? Странно. Обычно не так много. Может, что-то случилось. Я сегодня не на смене, не в курсе.

– Угроза взрыва? Ты эвакуируешь людей из башни?

– Да, все по протоколу. Сначала определяю, ложная угроза или нет.

– А если угроза настоящая?

– Тогда мы временно перемещаемся на Национальный стадион. Учения уже проводили.

– Понятно. Значит, все под контролем… А ты сейчас чем занимался?

– Писал биографию. Женщины-архитектора.

– Биографию? – спросила я. – Ты это серьезно?

– Вполне. Но писать длинные тексты – мучение. Все выходит как-то не так, пишу только о себе…

– Введи в AI-built пару фактов из жизни, которые ты знаешь, и попроси: «Перепиши как биографию».

– Я уже много раз пробовал. Но если это не женщина-архитектор, увиденная моими глазами, то это не биография. Не знаю почему, но мое тело просто отказывается принимать такой текст. Мой внутренний цензор говорит, что это не биография, а просто текст. Без формы и текстуры. Просто гребаный текст.

– Гребаный текст? Я думала, ты не из тех, кто употребляет такие грязные слова.

– Макс заразил меня этой привычкой. Это как заражение окружающей среды или вирус.

– Просто ты слишком чистоплотный, – сказала я, вспоминая чистый запах мыла от Такуто. – Слушай, ты не можешь сейчас подойти? Я хочу прочитать что-нибудь, написанное тобой, не гребаный текст, а настоящий текст Такуто?

– Прости. Я бы с радостью, но у меня ночная смена. Нужно обойти башню. Завтра в семь я буду в вестибюле твоего отеля – пойдем вместе позавтракаем внизу, в ресторане.

– В семь я еще буду спать. Давай в семь тридцать.

– Хорошо, в семь тридцать.

– Слушай, а как мама? С ней все хорошо?

– Не знаю, хорошо или нет, но, думаю, сейчас она крепко спит где-то в башне.

– Хорошо. Тогда до завтра.

– До завтра. В