Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

штампом в паспорте Микояна, потом — Кагановича, потом — моем. Все очень корректно и скупо — ни вопросов, ни улыбок, ни «вэлкомов». Формальность была соблюдена. Англия официально впустила нас в свои пределы.

Мы вновь вышли на палубу. На пирсе царило сдержанное оживление. У основания трапа уже стояла группа встречающих: посол Иван Майский, несколько сотрудников посольства в строгих пальто, шляпах или котелках и — неожиданно — с десяток юрких репортеров с фотоаппаратами. Рядом выстроились три блестящих черных автомобиля «Хамбер» с советскими флажками на крыльях.

Первым, как и полагалось по ранжиру, спустился глава делегации Анастас Микоян. Едва его нога коснулась британской земли, причал озарился резкими, ослепительными вспышками магния. Репортеры, щелкая затворами своих громоздких пресс-камер, обступили его, выкрикивая вопросы на английском. Микоян, лучезарно улыбаясь, пожал руку Майскому и что-то коротко, но веско ответил им. Подскочил переводчик, и вокруг Анастаса Ивановича сразу собралась небольшая толпа щелкающих вспышками и строчащих чего-то в блокноты крикливых предшественников «папарацци». Микоян чувствовал себя среди них как рыба в воде: застать его врасплох им явно не удалось.

Следом за ним, с видом прибывшего к варварам римского проконсула, сошел Михаил Каганович. Вспышки фотоаппаратов, казалось, доставляли ему удовольствие. Он важно кивнул Майскому, постоял возле Микояна, и, заметив что все внимание приковано к главе делегации, разочарованно проследовал к посольским машинам.

Я спустился одним из следующих, вместе с основной группой — Устиновым, Яковлевым, Ермольевой. На нас репортеры уже не обращали внимания. Мои чемоданы предусмотрительно подхватили Устинов и Яковлев, что позволило мне оказать такую же любезность профессору Ермольевой, с сомнением смотревшей на хлипкий трап. Взяв ее чемодан, я одним из первых спустился на причал. Майский, освободившись от прессы, кратко поприветствовал нас. Выделенных посольством машин на всю нашу большую делегацию, разумеется, не хватило. Основная группа — руководители и специалисты — разместилась в «Хамберах», а рядовым инженерам, переводчикам и техперсоналу помощник посла, достав пачку фунтовых купюр, бросился ловить такси.

После нескольких дней мерной, но изматывающей качки на зыби Северного моря неподвижная твердь под ногами ощущалась как величайшее благо.

Я на секунду замер, глубоко вдыхая густой, незнакомый воздух. Он был пропитан запахом угля, сырости, гниющего дерева и чего-то пряного, экзотического — кажется, так пахли специи из далеких колоний. В ожидании, пока все спустятся на причал, я окинул взглядом порт Лондона. Вокруг, насколько хватало глаз, кипела работа: над головой, перечеркивая серое небо, простирался бесконечный лес портовых кранов, которые медленно поворачивали свои шеи, поднимая из трюмов соседних пароходов тюки, ящики и бочки. Внизу, на причале, как муравьи, сновали докеры в кепках.

Рядом суетились репортеры, осыпавшие Микояна градом вопросов. Для британской прессы я был пустым местом, никому не известным функционером из свиты Микояна, и не ожидал никакого внимания к своей персоне. Я уже проходил мимо галдящей толпы журналистов, окружившей Микояна, когда один из них — невысокий, полноватый господин в твидовом пиджаке и надвинутой на глаза клетчатой кепке — отделился от группы и шагнул мне навстречу.

— Mister Brezhnev? — спросил он по-английски с, как мне показалось, легким венгерским акцентом. — Welcome to London. How do you like our city? (Мистер Брежнев? Добро пожаловать в Лондон. Как вам наш город?)

Я замер от неожиданности. Откуда он знал мою фамилию? Я посмотрел на него внимательнее. Глаза его, на мгновение встретившись с моими, были холодными, внимательными и абсолютно нелюбопытными. Эээ, дружок… Да ты не просто так здесь. Ну что же — намек понял!

— I haven’t seen London yet. Only the docks, — ответил я ровно. (Я еще не видел Лондона. Только доки.)

Он понимающе кивнул, словно получил ожидаемый ответ.

— If you wish to see the real London, sir, go to Piccadilly Circus, — произнес он так же ровно, глядя мне куда-то за плечо. — Lots of cinemas in the evening. And an excellent new bar just opened nearby. «Greenhill». Very quiet place. Good whiskey. Enjoy your stay, sir. (Если хотите увидеть настоящий Лондон, сэр, отправляйтесь на Пикадилли-сёркус. Вечером там много кинотеатров. И рядом открылся отличный новый бар. «Гринхилл». Очень тихое место. Хороший виски. Наслаждайтесь пребыванием, сэр.)

С этими словами он развернулся и так же быстро, как и появился, растворился в толпе своих «коллег», снова начав что-то выкрикивать в сторону Микояна.

Я молча кивнул и прошел к машине. Зеленый холм, значит. Хорошо!

Пока я завис в раздумьях, подошел Устинов.

— Вот она, Англия, «мастерская мира» — негромко произнес он, глядя на могучие вершины портовых кранов и на творящийся вокруг Микояна хаос.

— Да, Дмитрий Федорович, — ответил я. — Мастерская мира. Операцию по ее расхищению объявляю открытой!

И мы, рассмеявшись, пошли к посольским «Хамберам» и ожидавшим у них строгим сотрудникам нашего посольства. После короткого приветствия нас провели к машинам. У каждого спросили фамилию и указали, в какое авто и на какое именно место надо садиться. В головной машине оказались Майский, Каганович и Микоян-старший.Меня с Микояном-младшим, Яковлевым и Устиновым посадили во второе авто. Дверцы захлопнулись, отсекая портовый гвалт. Третью машину заняли помощники Кагановича и Микояна. А вот Грачева, Катаева и Ермольеву, как и сотрудников технического персонала, отправили таксомоторами.

Из серого, утилитарного мира доков наша небольшая кавалькада вынырнула на улицы настоящего Лондона. Мы ехали в головной машине — я рядом с водителем, а сзади — Яковлев, Устинов и Артем Микоян. Машины шли по левой стороне, и на каждом перекрестке мы инстинктивно сжимались, ожидая неминуемого столкновения.

Первое, что ударило в глаза, — реклама. Стены домов, строительные заборы, борта двухэтажных автобусов — все было заляпано яркими, кричащими плакатами. Респектабельный мужчина с нафабренными усами демонстративно курил сигареты «Players». Домохозяйка с сияющей улыбкой протягивала банку ветчины «Bovril». Эта настырная, непрерывная, оглушающая ярмарка, от которой даже я немного отвык, для не бывавших еще за границей молодых инженеров стала первым культурным шоком.

— Смотрите, — с детским восторгом ткнул пальцем в окно Артем. — Целый дом рекламой обклеен!

Когда мы выехали на набережную Виктории, я почувствовал, как изменилось покрытие под колесами. Пропала тряска брусчатки, и машина плавно, почти бесшумно, покатилась по гладкому, черному асфальту. Поток машин здесь стал плотнее, быстрее. Взгляд цеплялся то за ярко-красные телефонные будки, то за огромные двухэтажные автобусы. По обеим сторонам дороги возвышались величественные здания из потемневшего от времени камня — монументальные, немного мрачные, но исполненные имперского достоинства и своеобразного шарма. Мне эти фасады показались чем-то сродни