Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

И поток, несущийся по этим черным лентам, был другим. В Москве на одну машину все еще приходилось с десяток конных повозок; улицы пахли овсом и навозом, цокали копытами. Здесь же лошадей не было вовсе. Я не увидел ни одной. Вокруг нас текли, останавливались и снова трогались с места сотни автомобилей. Маленькие, юркие «Остины» и «Моррисы», похожие на жуков. Высокие, чопорные черные кэбы. Огромные, дорогие «Паккарды», бесшумно скользящие в потоке. Это был город победившего мотора.

Фасады домов почти полностью исчезали за гигантскими, многоцветными неоновыми полотнами. Они не просто горели — они жили. Огромная бутылка джина «Гордонс» сама собой наклонялась и наполняла бокал. Огненные буквы лозунга «Guinness is Good for You» вспыхивали и гасли. По гигантской шине «Данлоп» катились огненные искры. Это была не информация. Это была агрессия, симфония света, вдалбливающая в мозг простые желания: купи, выпей, поезжай.

А сквозь этот поток огня и металла величественно, как красные горы на колесах, проплывали двухэтажные автобусы. Они раскачивались, кренились на поворотах, и с их открытых задних площадок на ходу спрыгивали и запрыгивали люди с непостижимой для нас ловкостью. Я смотрел на эту двухэтажную махину и думал не о ее экзотичности, а об эффективности: одна машина, один водитель, а везут вдвое больше людей. Надо будет присмотреться к их системе организации городского транспорта…

Посреди всего этого хаоса стояли, как незыблемые часовые, ярко-красные чугунные телефонные будки — прочные, основательные, символ доступной и работающей связи для любого, у кого в кармане найдется пара пенни.

Вокруг площади сияли входы в кинотеатры. Их было, наверное, с десяток. Огромные, подсвеченные козырьки, афиши с нарисованными лицами незнакомых, но явно знаменитых актеров, имена которых горели над входом. Это был город, одержимый не только производством, но и развлечением.

Пока мои спутники стояли, задрав головы, совершенно оглушенные этим зрелищем, я узнал у прохожих, где находится этот самый «Гринхилл».

— Пойдемте, — я тронул Яковлева за рукав и повел их в одну из боковых, неприметных улочек.

И мы снова попали в другой мир. Яркий свет и рев моторов остались за углом. Здесь было тихо, пахло сыростью и угольным дымом. Улица была узкой, тускло освещенной редкими фонарями. Некрашеные кирпичные фасады домов — все в потеках угольной сажи. И под ногами снова была старая, выщербленная гранитная брусчатка. Проехавший мимо одинокий фургон молочника загрохотал по ней, как телега. Современность, этот сверкающий фасад капитализма, оказалась лишь тонким, ярким слоем, нанесенным поверх старой, вековой Англии.

— А теперь, — сказал я своим ошеломленным спутникам, — давайте выпьем по пинте настоящего английского эля. Вы это заслужили.

Бар «Greenhill» действительно оказался новым. Вместо традиционной деревянной вывески с потускневшей позолотой, над входом горела яркая неоновая надпись, что было совершенно нетипично для консервативных английских пабов. Из-за дверей доносились звуки джаза.

Внутри было шумно, людно и дымно. Ничего общего с нашими пивными, где работяги под воблу пили разбавленное «Жигулевское». Здесь за маленькими столиками сидели щеголеватые молодые люди с девушками, а у длинной, отполированной до блеска барной стойки толпились мужчины в дорогих костюмах. Играл небольшой джаз-бэнд: саксофон, контрабас, ударные. Воздух был пропитан запахом пива, табака и незнакомых женских духов.

Мы с трудом протиснулись к стойке.

— Четыре пинты пива, плиз! — громко, как на митинге, скомандовал я, ткнув пальцем в ближайший кран.

Бармен, усатый крепыш в белоснежной рубашке, смерил нас ироничным взглядом и молча наполнил четыре тяжелые, толстостенные кружки. Первая проба английского пива обернулась конфузом. Нам достался знаменитый «Гиннесс».

— Тьфу, что за гадость! — поморщившись, выплюнул Артем. — Как будто квас из горелого хлеба сделали.

Яковлев и Устинов солидарно поморщились. Темный «Гиннес», с его густой пеной и горьким, кофейным привкусом, оказался для нас, привыкших к легкому светлому пиву, слишком непривычным. Пришлось брать реванш. Следующие кружки — светлый эль и легкое пшеничное пиво — пошли на ура.

Немного осмелев, моя молодежь начала с любопытством поглядывать по сторонам, на смеющихся английских девушек за соседними столиками. Было видно, что они не прочь завязать знакомство, но робость и языковой барьер делали свое дело. К тому же, все дамы были с кавалерами. Пришлось ограничиться обменом впечатлениями, которые били через край.

— Вы заметили, какая у них культура производства? — горячо говорил Яковлев, перекрикивая музыку. — Каждый автомобиль, каждый автобус — как будто только что с конвейера! Ни зазоров, ни кривых панелей…

— А организация! — подхватил Устинов. — Все движется по правилам. Светофоры, разметка… Система. У них работает система.

Я слушал их вполуха, сканируя взглядом зал. Мой связной, журналист из порта, явно был здесь чужим. Ждать его здесь было бессмысленно. В этот момент бармен поставил передо мной еще одну, свежую пинту эля.

— Я не заказывал, — сказал я, качая головой.

— Компл́имент от заведения, сэр, — с непроницаемым лицом ответил бармен и тут же отвернулся к другому клиенту.

Я удивленно посмотрел на кружку. Это было странно. Подняв ее, я увидел под мокрым кругом на дереве стойки сложенную вчетверо бумажку, похожую на кассовый чек. Я незаметно смахнул ее в ладонь. Пока мои спутники увлеченно спорили о преимуществах английских дорог, я под столом развернул ее. На клочке бумаги было отпечатано на машинке всего несколько слов: «Regal Cinema. The Invisible Man. 9:30 PM».

Я взглянул на часы. Девять десять.

— Так, товарищи, — я поставил кружку на стол. — Культурная программа продолжается. Мне нужно отлучиться на час по одному делу. Встречаемся здесь же ровно в одиннадцать. Не теряйтесь и ведите себя прилично.

Я оставил их, ошеломленных и слегка захмелевших, и быстро вышел на улицу. Кинотеатр «Ригал» оказался в двух шагах. Купив билет на «Человека-невидимку», я вошел в темный, пахнущий попкорном зрительный зал и сел в последнем ряду.. Фильм уже начался. Через минуту на соседнее кресло бесшумно опустился человек.

Глава 10

Яркий прямоугольник экрана, на котором метался невидимый, безумный ученый, был единственным источником света в темном зале кинотеатра «Ригал». Фильм был удивительно созвучен моим мыслям. Невидимость, тайная власть, знания, которые могут как созидать, так и разрушать. Я выбрал задний ряд — он был почти полностью свободен. Через минуту после того, как я сел, соседнее кресло бесшумно занял человек. Мы не смотрели друг на друга.

— «Вектор»