Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

линию партии, — я произнес эту казенную фразу с ледяной иронией. — Ваша задача — продолжать работать по намеченному нами плану. Об остальном позабочусь я. А теперь — к более простым вещам. Мне нужен инструмент. Компактный фотоаппарат для работы на заводах. Лучший из доступных.

— Есть немецкая «Лейка-3», — мгновенно отреагировал он. — Маленькая, надежная, оптика лучшая в мире.

— Отлично. Завтра утром она должна быть у меня в посольстве. С несколькими кассетами пленки и краткой инструкцией. Возможно, мне придется кое-что сфотографировать.

— Будет сделано.

На экране человек-невидимка, хохоча, сбрасывал с обрыва полицейского.

— Удачи, Шандор, — сказал я, поднимаясь. И, не дожидаясь ответа, вышел из зала.

Яркие огни Пикадилли снова ударили в глаза, но теперь они казались мне не более чем театральной декорацией, прикрывающей другой, невидимый мир.

Когда я вернулся в «Гринхилл», моя «молодая гвардия» все еще сидела за стойкой, допивая по последней пинте и оживленно споря о преимуществах английских дорог. В их глазах был восторг и легкий хмель — идеальное сочетание первоклассного мужского отдыха.

Отлично. Я рад, что они немного расслабились. Теперь не будут смотреть на этих англичан как кролики на удава.

— Отбой, товарищи инженеры, — объявил я, хлопнув Яковлева по плечу. — Завтра ранний подъем. Идем по домам. Культурная программа окончена, завтра с утра начинается работа.

Поймав два кэба, мы вернулись в посольство. Атмосфера тихого, респектабельного Кенсингтона после суетной Пиккадили-серкл подействовала на нас очень умиротворяюще. Усталость после долгого дня, полного событий и впечатлений, сразу же взяла свое. Едва добравшись до своей комнаты, я, не раздеваясь, рухнул на кровать и провалился в сон.

Проснулся я от незнакомого звука — глухого удара молочника, доставлявшего к дверям бутылки с молоком. За окном стоял серый лондонский рассвет.

Умываясь, я столкнулся с первой за день загадкой британской цивилизации. Над раковиной было два раздельных, массивных крана. Один, с синей точкой, плевался ледяной, почти колючей водой. Второй, с красной, — обжигающим кипятком. Смесителя не было. Я смотрел на это сантехническое недоразумение, пытаясь понять его логику. Нация, управлявшая половиной мира и строившая самые сложные авиационные моторы, не смогла решить простейшую инженерную задачу — смешать горячую и холодную воду. Гениальность в большом и удивительный, архаичный консерватизм в малом… Пришлось умываться, по-солдатски, зачерпывая воду ладонями.

За завтраком в небольшой столовой для сотрудников посольства нас ждало следующее открытие. На тарелке, вместо привычной каши или творога, лежала дымящаяся яичница-глазунья, два обжаренных до хруста ломтика бекона, половинка помидора, тоже поджаренная на гриле, и несколько шампиньонов. Рядом — стопка поджаренных тостов, масло и густой апельсиновый джем. Английский завтрак. Сытно, жирно и совершенно не похоже на нашу еду.

Надо сказать, среди наших товарищей завтрак вызвал фурор. Шампиньоны довольно трудно было найти даже в Москве. А уж что говорить про помидоры в мае! Впрочем, сотрудники посольства пояснили нам, что этакая роскошь устроена товарищем Майским исключительно ради нас. В общем, здесь мы тоже попали в спецраспределитель — только в английский…

Когда мы уже заканчивали завтрак, в столовую вошел неприметный сотрудник из протокольного отдела и, склонившись к моему уху, тихо сказал:

— Леонид Ильич, вас ожидают в кабинете.

Не без сожаления оставив недоеденный бекон, я проследовал за ним. В моей комнате, которую мне выделили в посольстве, меня ждал уже знакомый «инженер» из «органов», что должен был курировать поездку Катаева. В руках он держал сверток, завернутый во вчерашний выпуск «Таймс».

— Вам просили передать, — сказал он, кладя сверток на стол. — Немецкие сувениры.

Я понял, о чем идет речь. Но сейчас меня интересовало другое.

— Присаживайтесь, товарищ, — указал я ему в кресло. — Разговор будет короткий. Вчера я встречался с «Вектором». Он доложил мне о рассинхронизации в работе по Кембриджу. О том, что разные ведомства тянут наших людей в разные стороны, рискуя провалить все дело.

Чекист сидел с каменным лицом, ничем не выдавая своих эмоций.

— С сегодняшнего дня вся работа по Кембриджской группе, а также по ученым-физикам, ведется по единому плану. Моему плану, — подчеркнул я. — Ваша задача — немедленно связаться с резидентами ОГПУ и Четвертого управления и донести до них мои указания. Пусть считают что это воля товарища Сталина. Первое: всякая самодеятельность прекращается. Все контакты с агентурой — только с санкции «Доры», который является старшим по этому направлению.

Я сделал паузу, глядя ему прямо в глаза.

— Второе, и главное. Меняется сама стратегия. Мы прекращаем охоту за «головами». Никаких вербовок с целью немедленного вывоза ученых в Союз. Никаких мелких заданий по добыче сиюминутной информации. И уж тем более — никакой подготовки к саботажу и подрывной деятельности.

В возбуждении я встал и начал прямо по-сталински ходить туда-сюда по комнате.

— Я ставлю вам совершенно другую задачу. Мы будем взращивать нашу агентуру. Из этих студентов, вроде Филби, мы должны вырастить не шпионов-осведомителей, а будущих руководителей британских министерств и спецслужб. Не мешайте им делать карьеру. Наоборот — помогайте. Нам нужны не их сегодняшние сплетни, а их завтрашние возможности. То же самое касается и ученых-физиков. Наша задача — не перевезти их в Харьков, а помочь им внедриться в самые секретные лаборатории Оксфорда, Кембриджа, Адмиралтейства. Мне нужны не их руки в Союзе, а их глаза и уши здесь. Чтобы, когда англичане начнут разработку действительно прорывных военных технологий — а они начнут, — мы получали информацию не через пять лет, а через неделю после старта проекта. Создавайте тихую, глубокую, интеллектуальную сеть.

Наконец, я остановился прямо перед ним.

— Ваша задача, как куратора, — проследить, чтобы товарищи из смежных ведомств эту новую доктрину поняли. И приняли к исполнению. Любых несогласных, независимо от званий и ведомственной принадлежности, от работы отстранить и отправить в Москву. Я лично разберусь с их начальством. Вам все ясно?

— Так точно, товарищ кандидат в члены ЦК, — глухо ответил он. На его каменном лице впервые промелькнуло что-то похожее на страх, смешанный с уважением.

— Вот и отлично, — я снова сел за стол и демонстративно развернул сверток с фотоаппаратом. — А теперь передайте профессору Катаеву, чтобы готовился. Он едет в Кембридж сегодня. А у нас с вами дел в Лондоне больше нет. Можете быть свободны.

Когда он вышел, я взял в руки принесенный им пакет.

Под газетой лежал черный кожаный футляр. Внутри, в бархатном ложе, покоилась она — новенькая, пахнущая металлом и оптическим