Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

что важнее, сама технология, полностью законтрактованы на несколько лет вперед заказами от британского Военного министерства. Наша коробка передач признана стратегически важным элементом для новых типов бронетехники Его Величества. И условия нашего контракта прямо запрещают нам передачу технологии третьим странам. Боюсь, в этом вопросе я бессилен.

Это был вежливый, безупречный, но абсолютный, непробиваемый отказ. Я понял, что дальнейшие уговоры и посулы бесполезны. Англичане, в отличие от американских коммерсантов, уже чувствовали ледяное дыхание приближающейся войны и не собирались делиться своими военными секретами.

В качестве жеста доброй воли Уилсон предложил нам короткую экскурсию по сборочному цеху. Я согласился, пытаясь скрыть ярость и разочарование. Пока мы шли по чистому, хорошо организованному цеху, я внешне поддерживал вежливую беседу, но внутренне кипел и внимательно сканировал все вокруг, пытаясь уцепиться хоть за какую-то полезную деталь.

И тут я увидел то, что заставило меня замереть Это был участок термообработки, но очень необычный. Никаких горнов! Рабочий в защитных очках брал клещами обычную с виду шестерню, клал ее в медный зажим-индуктор, нажимал на педаль. Раздавалось низкое гудение, и буквально через две-три секунды зубья шестерни раскалялись до ярко-оранжевого цвета. Тут же другой механизм сбрасывал ее в бак с кипящим маслом.

Я, обладая знаниями из будущего, мгновенно понял, что вижу. Это была закалка токами высокой частоты — ТВЧ; революционный метод, позволявший получить невероятно твердую, износостойкую поверхность зубьев при сохранении вязкой, прочной сердцевины детали. Это было даже важнее, чем сама конструкция коробки. Такая технология могла изменить все — от танковых трансмиссий до авиационных моторов. И ее нужно было добыть. Прямо сейчас!

— Виталий Андреевич, — я повернулся к Грачеву, который тоже с изумлением смотрел на этот процесс. — Вы у нас специалист — технолог. Выспросите у мистера Уилсона, какая марка стали ими используется, и как они борются с внутренними напряжениями в металле при таком скоростном и неравномерном нагреве. Мне кажется, деталь должна пойти трещинами.

Грачев, горя желанием докопаться до сути, тут же с энтузиазмом вцепился в Уилсона и сопровождавшего нас инженера. Он засыпал их каверзными вопросами о частоте тока, глубине прокаливания, методах контроля. Увлеченные спором с явно компетентным молодым инженером, они полностью отвлеклись, жестикулируя и чертя что-то на пыльном верстаке.

Тем временем я подал Устинову едва заметный знак. Он понял меня без слов. Пока я и Грачев засыпали Уилсона каверзными вопросами о марках стали, Устинов сделал шаг назад, якобы чтобы рассмотреть схему на стене. На мгновение прикрывшись колонной, он быстро и без суеты достал «Лейку». Раздались два мягких, почти беззвучных щелчка, потонувших в общем гуле цеха. Камера так же мгновенно исчезла в его внутреннем кармане. Никто ничего не заметил.

Тем не менее мы уходили с завода злые, как черти. Первая серьезная неудача за всю поездку. Она была тем более досадной, что подтверждала мою правоту: если британские военные сделали ставку на эту технологию, значит, она действительно была ключом к танкам нового поколения. Я проиграл сражение за лицензию. Но ничего. Рано или поздно мы все освоим. Не мытьем, так катаньем.

Вечером, в моей комнате в посольстве, состоялся наш первый и последний «военный совет» на английской земле. Я собрал только ключевых руководителей направлений: Микояна, Яковлева, Ермольеву. Воздух был пропитан сдержанным возбуждением от первых результатов.

Разговор начала Зинаида Виссарионовна. Она вернулась от Флеминга несколько часов назад и до сих пор, казалось, горела внутренним огнем. Она достигла успеха, и это чувствовалось в каждом ее слове.

— Все прошло лучше, чем мы могли ожидать, — начала она, ее глаза блестели. — Флеминг оказался… не похожим на наших академиков. Простой, немного застенчивый шотландец. Я начала издалека, с лизоцима — темы, близкой нам обоим. Это растопило лед, он увидел во мне не чиновника из Москвы, а коллегу.

Она в лицах, жестикулируя, пересказывала свой диалог, переходя с русского на английский и обратно.

— Когда я перешла к главному, к его статье двадцать девятого года о пенициллине, он только усмехнулся. «Боже мой, — говорит, — сударыня, вы откопали настоящую древность! Забавный был казус, не более. Непрактичное наблюдение». Он сказал, что так и не смог выделить чистое вещество, что оно было крайне нестабильным!

Ермольева подалась вперед, и в ее голосе зазвенел металл, тот самый, что, должно быть, слышал и ошарашенный Флеминг.

— И тут я ему сказала: «Профессор, это не казус! Это спасение для миллионов! В моей стране, где любая рана на лесоповале может привести к смерти от сепсиса, это оружие важнее пушек! Мы проанализировали статью про ваше открытие и уверяем вас — оно эпохально! Вы не смогли очистить? А мы сможем! У нас для этого есть целые институты!»

Она перевела дух.

— Он был совершенно обескуражен. Говорит, та историческая чашка давно утеряна. А я ему: «Нам не нужна ваша чашка! Нам нужен живой штамм! Дайте его нам — и ваше имя будет прославлено во веки вечные!» В общем, — она с благоговением кивнула на стоявший на отдельном столе, как святыня, громоздкий термос, — вот. Внутри — та самая, его оригинальная культура Penicillium notatum. И я вытребовала у него фотокопии всех лабораторных журналов по той работе. Задача выполнена. Даже перевыполнена, товарищ Брежнев!

Сказать, что я был счастлив — это не сказать ничего.

— Вы совершили подвиг, Зинаида Виссарионовна, — произнес я и, не удержавшись, поцеловал ей руку. — И ваше место сейчас не в Америке и не в Лондоне. Завтра же первым самолетом через Амстердам вы летите домой. Как будете в Москве — сразу разворачивайте работу! Все ресурсы, которые вам понадобятся, вам будут предоставлены. Этой теме будет назначен наивысший приоритет. Все необходимые указания я отправлю в Москву.

Она понимающе и с готовностью кивнула. Ее миссия была завершена триумфально…. Что нельзя было сказать обо всех остальных.

Следующим докладывал Яковлев. Он был сух, деловит и явно разочарован.

— У нас с Артемом Ивановичем результаты куда скромнее, — сказал он, заглядывая в блокнот. — За два дня мы посетили самолетостроительные заводы «Хендли Пейдж» и «Де Хэвилленд». Картина примерно та же, что и у вас, Леонид Ильич, на «Роллс-Ройсе». Качество обработки, особенно у «Де Хэвилленд» с их деревянными конструкциями, — феноменальное. Культура производства запредельная. Но все это — ручная доводка, штучная, нетехнологичная работа. И, я бы сказал, что производственные мощности этих заводов вне впечатляют…

— Александр Сергеевич, — перебил я — вы мне не рассказывайте, что плохо.