Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

— Чтобы инвентарь не воровали, — мудро усмехнулся Микоян. — Пассажиры обожают тащить на сувениры ложки, вилки, пепельницы. Дешевле подарить им эту дребедень, чем потом недосчитаться столового серебра!

Не без интереса мы наблюдали, как солидные, седые джентльмены и их дамы в вечерних платьях, ничуть не стесняясь, надевали на головы эти дурацкие шляпы, взрывали хлопушки и вообще, радовались как дети.

На пятый день пути палубы «Олимпика» с утра покрылись горами чемоданов и тяжелых дорожных сундуков. Нервозность, всегда предшествующая окончанию большого путешествия, витала в воздухе. Пассажиры высыпали на правый борт и, придерживая шляпы от свежего океанского ветра, жадно всматривались в горизонт.

Берега еще не было видно. Но прямо из воды, пронзая легкую утреннюю дымку, как спокойные столбы дыма, уже поднимались далекий башни небоскребов. Это был разительный, почти сверхъестественный контраст — после бесконечной пустоты океана вдруг сразу самый высокий город в мире. В солнечном свете тускло блестели стальные грани Эмпайр-стейт-билдинг. Казалось, будто природа здесь отступила, и чья-то гигантская, самоуверенная воля воздвигла на кромке земли рукотворный горный хребет.

За кормой «Олимпика», оглашая воздух резкими криками, уже кружились американские чайки. Вскоре появились и лоцманские катера. Четыре маленьких, но невероятно мощных буксира, облепив со всех сторон непомерное тело нашего лайнера, стали медленно, как в сложном танце, разворачивать его, подтягивая и подталкивая к нужному пирсу на реке Гудзон.

Город поворачивался вокруг нас, как на гигантской панораме. Слева по борту выросла из воды небольшая, зеленоватая от патины статуя Свободы. Она казалась удивительно маленькой по сравнению с тем исполином, который виднелся за ней. Потом она почему-то оказалась справа. Нас разворачивали, и город-мираж показывался нам то одной, то другой своей стороной, пока наконец не застыл на своем месте — невозможно большой, гремящий, еще совершенно непонятный и чужой.

Мы сходили по длинным, полностью закрытым со всех сторон сходням прямо в исполинское, гулкое здание таможенного зала. Последний взгляд на «Олимпик» бросить так и не удалось. Лайнер остался где-то снаружи, невидимый, как мифическое существо.

В таможенном зале царил деловитый хаос. Для нашей правительственной делегации процедура была максимально упрощена. Вежливый чиновник в форме, едва взглянув на наши дипломатические паспорта, поставил штампы, и другой служащий провел нас к отдельному выходу, мимо длинных столов, где таможенники рылись в чемоданах обычных пассажиров.

А за стеклянными дверями нас уже ждала Америка. Едва мы вышли, нас ослепили десятки резких, слепящих вспышек магния. Со всех сторон, оттесняя друг друга, на нас нацелились объективы пресс-камер. Толпа репортеров в шляпах и с блокнотами в руках обступила Микояна, выкрикивая вопросы.

— Мистер Микоян, каковы цели вашего визита?

— Будет ли Советский Союз закупать американское оборудование?

— Правда ли, что в России голод?

Микоян, не теряя самообладания, с лукавой улыбкой в усах, поднял руку и что-то коротко, но веско ответил им по-русски, вызвав еще больший ажиотаж и щелканье затворов.

Пробираясь сквозь эту толпу, к нам решительно шел высокий, седовласый человек с широкой, типично американской улыбкой — посол Трояновский. Рядом с ним — более сдержанный, но не менее значительный чиновник — Борис Сквирский из «Амторга». А чуть позади, в тени, стоял человек, которого я искал глазами, — Петр Гутцайт, резидент ОГПУ. Наши взгляды на секунду встретились. С товарищами из спецслужб у меня будет отдельный, и, надеюсь, более продуктивный, чем в Англии, разговор.

Вскоре кортеж из блестящих черных «Паккардов» и «Кадиллаков» с маленькими советскими флажками на крыльях вырвал нас из хаоса портовой суеты. У пирса произошло разделение. Большая часть делегации — инженеры, специалисты, переводчики — во главе с помощником посла отправилась в советское консульство на Ист-стрит, которое должно было стать нашим рабочим штабом. А головная машина, в которой ехали мы с Микояном, Кагановичем и послом Трояновским, взяла курс на Парк-авеню.

Поскольку посольство СССР находилось, как положено, в Вашингтоне, а не в Нью-Йорке, нашим домом на ближайшее время должен был стать отель «Уолдорф-Астория». Конечно, я знал это название как хорошую сетевую гостиницу. Но реальность превзошла все ожидания: это был настоящий город в городе, сорока семиэтажный исполин, символ богатства, власти и всего того, что мы приехали либо купить, либо свиснуть.

Мы вышли из автомобиля и оказались под высоким, отделанным бронзой козырьком подъезда. Швейцар в ливрее, похожий на адмирала, распахнул перед нами тяжелые стеклянные двери. Выглядело все очень стильно: определенно, наш роскошный по московским меркам вестибюль в Доме на Набережной не шел с ним ни в какое сравнение.

Пол был выложен мраморными плитами с геометрическим узором. Высоченный, в три этажа, потолок украшали сдержанные фрески, а со стен струился мягкий свет, исходящий от скрытых никелированных светильников. Воздух был прохладным, явно кондиционированным, и пах едва уловимой смесью дорогих сигар, парфюма и полироли для мебели. Не было тошнотворной европейской позолоты и бархата — тут правила бал холодная, безупречная, самоуверенная роскошь нового века, основанная на геометрии, металле и пространстве. Это был стиль ар-деко в его высшем проявлении.

Справа, за длинным, изгибающимся барьером из полированного орехового дерева, работали безупречно одетые клерки с идеально зачесанными волосами и узкими черными усиками в стиле Кларка Гейбла. Слева, в табачном киоске, под стеклом теснились сотни сортов сигар в ярких коробках. Но всю стену напротив занимали они — целая батарея лифтов с золочеными дверцами. Дверцы бесшумно разъезжались, и из кабин, держа руку на медном рычаге, выглядывали негры-лифтеры в зеленых куртках с витыми золотыми погончиками.

— Ап! — кричал один. — Экспресс до шестнадцатого и выше! — и потенциальные пассажиры-жильцы верхних этажей — толпой спешили к нему.

Поднявшись на свой двадцать седьмой этаж, я оказался в номере. Комната была небольшой, но идеально чистой и продуманной до мелочей. На столе — почтовая бумага с тисненой маркой отеля, телеграфные бланки. В шкафу — бумажные мешки для грязного белья. Комфорт здесь был не роскошью, а стандартом, доступным и само собой разумеющимся. На комоде я нашел толстую книгу в черном переплете — Библию, заботливо снабженную оглавлением: «Для успокоения душевных сомнений — стр. такая-то. При денежных затруднениях — стр. такая-то». Эта последняя страница была заметно засалена.

Вызвав горничную, чтобы приготовили постель, чем привел в полный ужас появившуюся темнокожую женщину. Она, повторяя через каждое слово «йес, сэр», все-таки выполнила мою просьбу, но с таким видом, будто совершала нечто противозаконное. Позже я узнал, что в американских отелях постояльцы готовят постели сами, и мне стало немного неловко: пришел из Страны Советов, и тут же бросился эксплуатировать