Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

Но идиллия длилась недолго. Стоило нам углубиться в аллеи, как мы увидели другую сторону этой медали. Несмотря на теплую погоду, многие скамейки были заняты. На них лежали темные, неподвижные фигуры, укрытые с головой толстыми слоями газет — знаменитыми «одеялами Гувера».

Справа, за деревьями, сквозь молодую листву светились окна самых дорогих квартир Пятой авеню, где ванны принимали в шампанском. А здесь, в пятидесяти метрах, люди спали под передовицами о росте биржевых индексов.

— Контрасты… — мрачно процедил Устинов, глядя на торчащие из-под газет ботинки с дырявыми подошвами. — Богатейший город мира.

— Это и есть капитализм, Дмитрий Федорович, — ответил я, понимая, что лучшей политинформации не придумать. — Джунгли. Кто не успел, тот опоздал.

Гуляя по городу, я невольно ловил себя на мысли, что такая Америка мне все-таки нравится. Толпа, в которую мы влились, выглядела так, словно сошла с экрана гангстерского боевика. Здесь, в центре Манхэттена, я не увидел ни одной футболки, ни одних шорт, ни одного человека в бесформенном спортивном костюме. Мужчины, все как на подбор, были в костюмах-тройках, при галстуках и, разумеется, в шляпах. Женщины- в платьях, иногда — в плащах или легких летних пальто. Мягкие фетровые шляпы, канотье, кепи — море головных уборов плыло над улицей. Даже те, кто выглядел явно небогато, старались держать марку: пиджак мог быть потертым, воротничок сорочки — застиранным, но это была одежда цивилизованного человека.

В воздухе пахло бензином, жареным кофе и табаком, но не было того тошнотворно-сладкого душка марихуаны, который в моем времени пропитал мегаполисы Запада. Под ногами хрустел мусор, но не валялись использованные шприцы. Никаких дерганых наркоманов с безумными глазами, никаких зомби, согнутых пополам «фентаниловой» ломкой.

Тротуары не были идеальными: ветер гонял обрывки газет с биржевыми сводками, в урнах и вокруг них валялись горы окурков, а асфальт был обильно украшен плевками и пятнами жевательной резинки. В переулках можно было получить по зубам, можно было остаться без кошелька, но нельзя было наступить в продукты распада человеческой личности. Это была суровая, грубая, но еще здоровая Америка. Америка здорового человека, а не пациента психдиспансера.

Что мне еще понравилось — нигде не было видно знаменитого «американского смайла» — резиновой, натянутой улыбки-оскала, которая в двадцать первом веке станет обязательной маской каждого клерка. Лица прохожих были «настоящими» — сосредоточенными, озабоченными, усталыми или веселыми — но живыми.

Тут мне на глаза попалась вывеска «бэби сторе». Сразу же возникли мысли о Галочке. Конечно, сейчас ей ничего не было нужно, кроме пеленок и материнского молока, но ведь дети быстро растут. Когда я еще раз окажусь в потребительском раю? Наверно. Никогда! В общем, стоило взять что-нибудь на вырост. Особенно — обувь: с ней всегда проблемы.

Как раз напротив, за витриной, украшенной фигурками аистов, виднелись ряды детской одежды. Недолго думая, я толкнул дверь.

Магазинчик оказался симпатичным: подлинный образец порядка и чистоты. Горел яркий свет, пахло новой кожей и картоном. Выбрав несколько симпатичных платьиц и теплый кашемировый костюмчик, я подошел к прилавку с обувью. Маленькие, почти кукольные туфельки и ботиночки вызвали в душе укол щемящей нежности и тоски.

— Вам помочь, сэр? — за прилавком стоял улыбчивый, энергичный продавец — худощавый юноша с прилизанными, лоснящимися от бриолина волосами.

— Да, — кивнул я. — Мне бы вот эти, — я указал на пару крепких кожаных туфелек. — И, пожалуй, вот эти, на размер побольше.

— Прекрасный выбор! — одобрил продавец, упаковывая товар. — Не желаете ли воспользоваться нашим педографом, чтобы убедиться в идеальной посадке? Где ваша малышка?

— Она далеко. В России, — ответил я. — И покупка это сильно «про запас».

— О, понимаю вас, сэр. Предусмотрительно, сэр! — засуетился продавец, приняв меня, видимо, за сотрудника посольства.

— А что за педограф?

На этом вопросе лицо продавца расцвело от гордости.

— О, это чудо современной науки! Пойдемте, я вам покажу!

Он провел меня в центр зала, где на постаменте стоял солидный деревянный аппарат, похожий на тумбу с несколькими окулярами сверху. Как раз в этот момент другой продавец подвел к нему молодую мать с мальчиком лет четырех.

— Вот, смотрите, — с восторгом прошептал мой гид. — Мальчику сейчас подберут идеальную пару, и вы увидите, как это работает!

Продавец сноровисто надел на ногу малыша новый ботинок и подвел его к аппарату. Затем легко поднял и поставил ступни ребенка в специальное углубление у основания деревянной тумбы.

— Смотри фокус, малыш! — весело сказал он и нажал на тумблер.

Аппарат загудел, и его нутро осветилось болезненным, мертвенно-зеленым светом. Мать, продавец и сам мальчишка, встав на цыпочки, с одинаковым детским восторгом прильнули к трем окулярам в верхней части «педографа».

— Видите? — гордо комментировал мой провожатый. — Вы видите скелет его стопы прямо внутри ботинка! Каждая косточка! Можно сразу понять, не жмет ли, есть ли запас для роста! Никакого дискомфорта! Никакого гадания! Наука на службе у коммерции! Не во всяком магазине есть такой аппарат, сэр!

Я смотрел на эту сцену, и улыбка застыла на моем лице. Этот самый чудо-аппарат представлял собой ничто иное как примитивный, абсолютно незащищенный, явно работающий на полную мощность рентгеновский излучатель. Буквально на моих глазах невидимые смертоносные лучи пронизывают растущие, делящиеся клетки в теле этого ребенка. Дикари! Они понятия не имеют ни об опасности онкологии, ни о лучевой болезни.

Мать, восхищенная увиденным, тут же купила ботинки. Я, стараясь сохранять на лице вежливое выражение, поспешно расплатился за свои две пары туфелек.

— Если вы в другой раз привезете сюда свою дочку, сэр, непременно приходите с нею! — радушно произнес продавец. — Ей бы у нас понравилось!

— Боюсь, она не оценит, — сухо ответил я и поспешил на улицу.

— С обновкой, Леонид Ильич! — поздравил меня Устинов.

Купить бы еще детскую коляску… В Москве их почти не попадалось в продаже. Но такой магазин мне на глаза не попадался

— Товарищи, а не желаете ли перекусить? — вдруг спросил Виталий Грачев.

Я поискал глазами место, где можно перекусить, и не без удовольствия отметил, что улицы пестрели вывесками «Diner», «Oyster Bar», «Grill», но нигде не было видно золотых арок в форме буквы «М». «Макдональдс», кулинарное проклятие, подсадившее эту энергичную нацию на иглу из сахара и трансжиров, еще не родилось. Еда здесь все еще была едой, а не коллекцией эрзацев и химических