Леонид. Время выбора - Виктор Коллингвуд

под колесами был привычный гладкий асфальт. Но стоило нам вырваться на основное загородное шоссе, как покрытие изменилось. Это был уже не лондонский асфальт, а так называемый «тармак» — дорога из укатанного щебня, пролитая черным гудроном. Она была ровной, без ям и ухабов, и позволяла нашему «Хамберу» комфортно держать скорость под сто километров в час, но поверхность была более шероховатой, и в салоне стоял постоянный, монотонный гул от трения шин.

Наконец, мы приехали в Дерби — небольшой промышленный городок в Средней Англии, недалеко он знаменитого Ноттингема. Нас встретили с безупречной британской вежливостью и столь же безупречной холодной отстраненностью. У проходной нас ждал не директор и не главный конструктор, а всего лишь менеджер среднего звена, мистер Смит — сухощавый джентльмен в идеально сшитом костюме и с дежурной улыбкой на лице. Стало ясно сразу: нам покажут много, но по сути — ничего.

И действительно, экскурсия мне напомнила хорошо поставленный спектакль. Нас провели по светлым, на удивление чистым и тихим сборочным цехам. Никакого грохота и суеты, как на наших заводах. Рабочие в синих комбинезонах неторопливо, с достоинством, занимались своим делом. Нам продемонстрировали готовые V-образные двигатели «Кестрел» на испытательных стендах. Зрелище было впечатляющим: мотор, закрепленный на станине, ревел на полной мощности, но стоявший на его блоке цилиндров стакан с водой даже не шелохнулся. Ни малейшей вибрации!

Я ходил, кивал, задавал общие вопросы о мощности и ресурсе, но сам внимательно всматривался не в готовые изделия, а в организацию труда. Устинов, с горящими глазами инженера, впился в мистера Смита, засыпая его каверзными вопросами о материалах клапанов и конструкции нагнетателя. А мой взгляд остановился на одном из участков, где шла финальная сборка.

Я смотрел, как седой, похожий на университетского профессора, английский мастер в белоснежном, накрахмаленном халате священнодействует над блоком цилиндров. Он использовал не электро и не пневмогайковерт, а набор ручного инструмента. Рядом на бархатной подстилке лежали точнейшие измерительные приборы. Мастер подгонял, доводил, полировал каждую деталь с микронной точностью, добиваясь идеального сопряжения. Больше всего это напоминало работу мастерской по изготовлению штучных швейцарских хронометров. Увы, но легендарная надежность «Роллс-Ройсов» держалась не на технологии, а на гении вот этих седых мастеров, чей опыт передавался из поколения в поколение.

Когда мы закончили экскурсию, уже темнело. Между тем, наш следующий пункт назначения находился в городе Ковентри, лежавшего на обратном пути в Лондон. Решив не гонять машину туда-сюда, мы сняли гостиницу в Ноттингене и заночевали там, предварительно, разумеется, дозвонившись до посольства, чтобы нас там не потеряли.

Вечером, в гостинице, я решил устроить «разбор полетов», допросив свою молодежь — Грачева и Устинова о том, как им понравилось увиденное.

— Ну что скажете, товарищи инженеры? — спросил я.

— Фантастика, Леонид Ильич, — немного грустно произнес Грачев. — Качество обработки… культура производства… Нам до такого еще расти и расти.

— Произведение искусства, — кивнул Устинов. — Я смотрел, как они шлифуют коленчатые валы. Это даже не завод, это лаборатория.

— А я скажу так: это — тупик, — неожиданно для них произнес я.

Они удивленно и почти возмущенно уставились на меня.

— Как тупик, Леонид Ильич? — воскликнул Грачев. — Они делают самые дорогие автомобили и лучшие моторы в мире!

— Лучшие. Безусловно, — согласился я. — Но это не завод в нашем, советском, понимании. Это мануфактура, где каждый мотор — это произведение искусства, как скрипка Страдивари. Они могут делать сто, ну, двести таких двигателей в год.

Я подался вперед, переводя взгляд с одного на другого.

— А нам в грядущей большой войне понадобятся десятки тысяч моторов в год. Такое штучное производство, основанное на десятилетиях уникального, почти потомственного опыта рабочих, невозможно скопировать и тиражировать на наших заводах. Мы не сможем за три года научить тысячи наших вчерашних крестьян, пришедших к станку от сохи, работать с такой точностью. Это утопия.

Грачев и Устинов переводили взгляд друг на друга, пытаясь понять мою мысль.

— Нам не нужен «Роллс-Ройс». Нам нужен «Форд» — простой, воспроизводимый на конвейере, массовый продукт. И, соответственно — предельно простые, технологичные решения, которые можно будет производить миллионами силами малоквалифицированных рабочих. Мы должны побеждать не запредельным качеством элитных единиц, а подавляющим количеством и технологичностью надежных «середняков».

Они молчали, ошеломленные этой четко сформулированной мыслью, такой простой и очевидной, но совершенно для них новой. В академиях и институтах их учили стремиться к идеалу, к совершенству. Я же говорил им о суровой правде массовой войны. Они смотрели на деталь. А я — на систему. И наша система требовала совершенно иных подходов.

Утром мы поехали из Ноттингема в Ковентри. Здесь находился следующий пункт нашей английской программы был для меня не менее важен, чем моторы. Это была планетарная коробка передач — та самая, без которой мой будущий универсальный танк, который я уже видел в своих мыслях, оставался лишь красивой идеей с дерьмовой коробкой скоростей. Из отчетов разведки я знал, что мировой лидер в этой области — британская фирма «Self-Changing Gears», основанная на патентах гениального английского конструктора Уолтера Уилсона.

Переговоры были организованы через наше торговое представительство. Легенда была простой как мычание: Советский Союз, развивая городское автобусное сообщение в Москве и Ленинграде, заинтересован в закупке лицензии на современную, простую в управлении автоматическую трансмиссию для своих новых автобусов.

Нас приняли в скромном, деловом офисе в Ковентри — промышленном сердце Англии. Переговоры вел лично Уолтер Уилсон. Это был уже пожилой, сухощавый джентльмен с абсолютно прямым позвоночником, военной выправкой и цепким, пронзительным взглядом изобретателя.

Я изложил ему наше предложение: мы готовы купить опытную партию из ста коробок передач и, главное, — полную лицензию на их производство для гражданских нужд. Мы были готовы заплатить щедро, не торгуясь, благо валютные «фонды», выделенные на поездку, все еще лежали нетронутыми.

Он выслушал меня с вежливым, но совершенно холодным вниманием, ни разу не перебив.

— Господин Брежнев, — сказал он, когда я закончил, и его голос был сухим и жестким, как щелчок затвора, — мы, безусловно, польщены интересом вашей великой страны к нашей скромной разработке. И мы с удовольствием продадим вам партию готовых изделий для ваших автобусов. Но, к сожалению, продажа лицензии в настоящий момент абсолютно невозможна.

— Но почему? — я был ошеломлен. — Мы готовы заплатить очень хорошую цену.

— Дело не в деньгах, — Уилсон едва заметно улыбнулся одним уголком рта. — Видите ли, наши производственные мощности и,