Плюшевый: кулак - Сергей Александрович Плотников

— Вы все виноваты. Вся деревня. Вы подняли руку на наследника — и теперь преступники. Чтобы решить, как именно мне покарать вас и насколько сильно вы виноваты, я должен знать, что тут на самом деле творится. Как и почему эти парни вообще о таком подумали? Как они посмели?

Молчание.

— Кто мне может сказать, сколько налогов уплатила деревня в прошлом году? — спросил я.

Снова молчание. Раздались неуверенные шепотки. Кто-то довольно отчетливо произнес:

— Мы ж того… считать не умеем.

— Насколько я знаю, все довольно быстро соображают, что если отрубить одну руку, останется только одна, — заметил я в пространство. — Если вы боитесь Тейна — меня и моего отца стоит бояться больше.

После еще нескольких секунд молчания мужчина с ожогом снова распрямился, почесал подбородок.

— Вот тут соседи не дадут соврать… Восемь булей пшеницы, десять булей ятерии, три буля овса… — он еще перечислял, я кивнул: цифры, как я и подозревал, превосходили те, что указал Тейн.

Конечно, человек с ожогом мог и приврать, но никто из крестьян ему не возразил — а в такой толпе непременно нашлись бы недогадливые. Кроме того, я не думал, что он осмелится.

— Почему так много? — спросил я.

— Так в счет долга… за прошлые года. И то все не уплатили.

— Были ли хозяйства, освобожденные от части налога или получившие отсрочку по болезни или смерти одного из членов семьи? — продолжал допрашивать я.

— Да, юный господин… семейство старосты.

— Вот как? Кто же у него заболел?

— Его старая матушка, юный господин…

— И какую же отсрочку он получил?

— Он получил освобождение от половины налога на год, юный господин.

Я кивнул. Половинную льготу обычно могли дать в случае серьезной болезни главы семейства — взрослого мужчины. В обязанности старосты деревни как раз входило собирать информацию обо всех таких нуждающихся и подавать заявки управляющему.

— Сколько детей родилось в прошлом году в деревне? — спросил я.

Мужчина с ожогом удивился, но ответил:

— В прошлом? Да с десяток, наверное, юный господин… Так, у Эрлихов, у Вайнов, у… — он перечислил еще несколько фамилий. — А, вот, еще Бейтсов забыл!

— А сколько из них живо сейчас? — спросил я. — Сколько пережило зиму?

Молчание.

Какая-то женщина вдруг всхлипнула.

— Ну… Вайны, Бейтсы и Кирсы своих потеряли, — сказал мужчина с ожогом. — Так-то… ничего, у наших женщин молока много было, мы делимся. Перебедовали. Повезло. И зима была теплая, не болел почти никто.

— Ясно, — кивнул я.

Интересная статистика. Причем, как я понимаю, это еще «удачный год».

— Кто смелый? — спросил я. — Кто поедет со мной к моему отцу — и расскажет о том, что здесь творится? О том, сколько на самом деле налога с вас собирают и на каких условиях?

Толстая Хиля, о которой я уже и думать забыл, тут же вскочила:

— Я! Я, мой господин! Мне иначе хоть помирай, ежели облегчения не будет!

— А как же твои сыновья? — спросил я женщину.

— Старшой уж большой, младшего-то обиходит, — махнула рукой женщина.

Хм, интересно, сколько ж там ему лет все-таки? Ну ладно, независимо от ее семейного положения, в истории с ее мужем все равно надо разобраться. Подозреваю в этом что-то, может быть, даже криминальное. Почему-то же община покорно платит за него налог, не пытаясь добиться признания его покойным! Если его, например, убили в пьяной драке несколько мужиков, и они боятся ответственности… что ж, можно, конечно, спустить на тормозах, но мне бы не хотелось большего уровня законности на подвластных землях.

— Хорошо, — сказал я. — Кто-нибудь поспокойнее согласится ее поддержать?

Мужчина с ожогом огляделся на своих коленопреклоненных односельчан.

— Ну, я поеду… — сказал он без всякого энтузиазма. — Если позволите, юный господин.

— Позволю, — кивнул я. — Староста поедет тоже. А теперь мне нужны имена этих семерых. И имена их семей. Да, и тот, который сбежал от меня, пусть тоже выйдет вперед. Если не трусит.

Толпа забормотала, забурлила, люди, все еще полулежа на коленях, но уже потихоньку распрямляясь, буквально вытолкнула вперед худого парня, одного из тех, кто нападал. Лицо едва знакомое, видно, во время нападения сильно стремался и держался позади остальных, так что я его почти не запомнил. Однако несмотря на ощущение жопы, чувство коллективизма все же победило в нем здравый смысл.

Парень дрожал и тоже сразу же бухнулся на колени.

— Этот поедет со мной, — сказал я. — Будет отрабатывать нападение на меня слугой в поместье.

У парня аж лицо поплыло от облегчения.

— Спасибо, спасибо… — начал он истово кланяться, но я поднял руку.

— Молчи. Что касается остального… больше я сделать не вправе. Ждите решения своей судьбы. Возможно, мой отец повелит, и многим из вас придется действительно продать своих детей в рабство в город, — я внимательно оглядел взглядом тех немногих из сельчан, которые рисковали поднять на меня глаза. — Но. Если бы не нападение. Если бы вы просто поговорили со мной наедине и рассказали о злоупотреблениях моего управляющего. У вас был бы шанс совсем избежать беды.

Да, «рабство в городе» считалось весьма незавидной судьбой. У феодалов большинство слуг потомственные, в школах тоже, а если нужно, они набирают в качестве учеников (большинство «постоянных» слуг в поместье — это ученики, отсеявшиеся на самом низшем этапе, ибо ранга с восьмого как раз стараются больше не отсеивать). А вот город — это выход на местную промышленность и торговлю. Через городские рынки рабов людей поставляют в рудники и на галеры — худшие точки назначения! Однако стать рабом у «производственной Школы» или просто у богатого горожанина-самодура тоже приятного мало.

Номинально законы Империи, в которой мы жили, защищали права рабов, даже урожденных. Они имели, например, право на пристойное обращение, а также выкупить себя на волю по установленной цене. Однако реально у Императора было очень мало средств обеспечить следование этим правилам, так что все зависело исключительно от доброй воли представителей городских Школ в том или ином крупном населенном пункте!

А насчет этой доброй воли имелись большие сомнения. Орис и Тильда считали все городские Школы фриками и извращенцами — их ученики и мастера не раз всплывали в семейных шуточках. Примерно так же думали авторы тех двух романов, которые мне удалось по диагонали просканировать: в одном из них как раз шло противоборство представителей хорошей, благородной сельской Школы вроде нашей против десятка совершенно беспринципных и продажных городских. Впрочем, едва ли в библиотеке Коннахов могли бы оказаться книги, которые включали точку зрения, отличную от точки зрения хозяина дома. Не