Журавли летят на запад - Анна Рябинина

– Мне нужно бегать от тебя с воплями?

– Можешь попробовать, – смеется Мэй. Жильбер опирается подбородком на руку, но ставит ее как-то не очень удачно, в результате весь мир неожиданно смазывается, превратившись в отблески света. – Но сейчас у тебя вряд ли получится.

Мэй встает первым и протягивает ему руки – до жути холодные, такие, что Жильбера пробирает до костей, и он, кажется, даже немного трезвеет. Они же только недавно были теплыми, разве нет?

Что же случилось?

– Никогда до этого не работал нянькой, – поддевает его Мэй. А потом весело смеется, и в этом смехе слышится все: шелест травы на ветру, треск ломающихся веток, звон натянутой тетивы за секунду до того, как тебе между глаз прилетит отравленная стрела.

А просыпается Жильбер уже днем – солнце бьет в глаза, голова неприятно болит.

Мэй сидит на подоконнике – в такой позе, будто специально ждал его пробуждения, чтобы повыпендриваться.

– Спина не затекла? – желчно интересуется Жильбер.

– Нет, а должна была?

– Так тебе сколько уже лет?

Мэй хмыкает, оценив подколку.

– А почему ты думаешь, что много, может, мне лет двадцать?

– Потому что такие халаты носят только старики за сто, – Жальбер обводит рукой его одежду, с мстительным удовольствием отметив, как лицо Мэя расстроенно вытягивается.

– Так это модно.

– Было. Лет пятьсот назад.

– Глупости какие. Моя одежда красива всегда.

– Ну разумеется.

Мэй оскорбленно слазит с подоконника и втягивает голову в плечи, вновь очень напоминая потревоженную кошечку.

– Ты спрашивал, что мне от тебя нужно.

– Так ты, наконец, решил?

Мэй фыркает – точно кошечка.

– Вроде того. Не хочешь поездить со мной по городам?

– У тебя гастроли по устариванию всяких злобных проказ?

– Почему ты вообще решил, что я плохой дух? – уделяется Мэй.

– А разве есть хорошие? – искренне спрашивает Жильбер, почувствовав, что идет на мировой рекорд по выведению из себя разных духов.

– Разумеется, есть!

– И ты один из них?

Мэй одаривает его таким взглядом, что сразу стало понятно – разумеется, нет.

– Хорошо. Допустим, я не очень хороший, хотя это довольно сложно определить.

– И тогда смысл мне тебе помогать?

– Потому что тебе все равно нужно кому-то рассказывать про своего бога на кресте, а так ты будешь ездить со мной по городам, вот и найдешь свободные уши, на которые можно присесть.

– Ты настолько не веришь в мою религию?

– Ну, в нее я, может быть, и верю, а вот в то, что у тебя получится кого-то к ней приобщить – это навряд ли, – признается Мэй.

– Почему?

– Так ты поедешь?

Жальбер внимательно смотрит в его глаза – совершенно не китайские, черные, но с удивительной, змеиной зеленью где-то дне, которая сверкает от солнца, будто чешуя переливается.

Ну а что он, собственно, теряет? Едва ли сестра или архидьякон ждут от него, что он весь Китай обратит в христианскую веру, а так он хоть напишет им, что старается, вот, ездит по городам.

Да и хоть будет не один – потому что перспектива снова оказаться одному в этой чужой пугающей стране отражается болью где-то в позвоночнике. Жильбер не хочет. Больше не хочет – даже если компанией станет неуравновешенный и якобы злой дух.

– Поеду.

* * *

На этих словах господин Эр замолк.

– А дальше? – требовательно попросил Сунь Ань.

– А дальше будет когда-нибудь потом.

Сунь Ань надулся, фыркнул, обиженно спрятался под одеяло. Он и сейчас так любит делать.

– И как, твои детям понравилось? – интересуется Сунь Ань, залезая на кровать и накидывая себе одеяло на плечи – то ли замерз, то ли ему так удобнее.

– Это не мои дети.

– Да брось, – фыркает тот. – Они тебя обожают.

– Потому что я их слишком сильно балую.

– Ну и правильно, расстраивать их будут родители.

Чжоу Хань садится на кровать рядом с Сунь Анем и утыкается носом ему в плечо.

– Мне кажется, я все делаю не так.

Сунь Ань убирает пряди волос от его лба – Чжоу Хань старался стричься коротко, но из-за кучи дел последнее время не успевал, и сейчас волосы отросли и лезли в глаза. Сунь Аню, кажется, нравилось, хотя он неутомимо дразнил его принцессой. Кто бы что ни говорил – сам Сунь Ань из принципа отращивал длинные и сейчас уже мог закалывать их в хвостик, который смешно топорщился и подпрыгивал при ходьбе.

– Почему?

– Мне кажется, мы что-то упустили, – он замолкает, а потом вдруг переводит тему. – Ты знаешь, я хочу попробовать еще раз поступить в университет.

Сунь Ань молчит пару мгновений, а потом говорит:

– Прости.

Чжоу Хань так и знал – именно эти слова будут первой реакцией. Он мысленно вздыхает, но вслух произносит лишь:

– Ты не виноват.

Строго говоря, Сунь Ань правда виноват, ведь Чжоу Хань уже поступил и даже отучился семестр – блестяще, надо сказать, а потом его отчислили, потому что Сунь Ань попался на раздаче каких-то провокационных листовок у здания университета.

Только вот Чжоу Хань всегда ставил благо Сунь Аня выше своего, и поделать с этим ничего не мог – он мог попытаться оспорить отчисление и подставить Сунь Аня, но выбрал смириться и позволить тому дальше творить что-то сомнительное, просто потому, что знал, как тому это важно.

– Обязательно попробуй.

– Ты готов слушать, как я снова учу материал для экзаменов?

– Конечно, готов, такими темпами я получу образование быстрее тебя.

– Там все на французском.

– Какой кошмар, – Сунь Ань округляет глаза, и они оба улыбаются.

В этот момент в дверь стучат.

– Мне можно? – раздается требовательный голос Морганы: кажется, если они не откроют, та ее выломает и войдет сама.

– Заходи, – разрешает Чжоу Хань, даже не думая попытаться сесть ровно и прилично.

– Вы бы собираться начали, – хмыкает Моргана. На ней пестрое оранжевое платье и клетчатый платок. Волосы она заплела в свободную косу – и ей невероятно идет. Чжоу Хань лукаво смотрит на Сунь Аня, а тот тыкает его в бок, мол, хватит ехидничать, мы с ней только целовались, больше ничего не было, хватит уже припоминать.

О, он определенно будет.

– Мы в процессе, – отвечает он Моргане.

– Я слышала, вы обсуждали университет, – она садится на пол рядом с кроватью Сунь Аня.

– Да, я хочу попробовать поступить еще раз.

– Мы с одной моей знакомой в том году несколько раз пролезали на лекции, но потом нас выгнали, назвав вандалками, – рассказывает Моргана. – А разве это мы вандалки, а не те, кто нас выгнал? А потом я хотела пойти на