Журавли летят на запад - Анна Рябинина

Ни одна девушка во Франции так бы не поступила. Побила бы его стулом или скалкой – а эта с решительным взглядом пошла на смерть. И теперь снова – кости какой-то девушки на месте, где их не должно было быть.

– Нет.

– Врешь.

– А если она была одержима?

– Кем? – смеется Мэй. – Неужели ты хотел провести обряд изгнания? Как эти ваши священники? Я видел, как это делается, больше похоже на допрос и пытки, чем на спасение.

– Зачем тебе эти кости? – повторяет вопрос Жильбер.

Мэй поворачивает голову в сторону раскопанной им земли. Подходит ближе. Снова присаживается у ямы. Со спины он выглядит удивительно хрупким – сквозь ханьфу проступают острые позвонки, плечи кажутся совсем узкими. Будто это Мэй – еще одни кости, оставшиеся валяться в земле.

– Я кое-что пытаюсь найти.

– Это я уже слышал.

– Больше мне нечего сказать.

– Хорошо, то, что ты ищешь – здесь? – Жильбер осторожно подходит ближе. Мэй встает, а потом резко поворачивается, и его длинные волосы бьют Жильбера по носу.

Вот ведь! Обиделся. Или просто ерепенится.

– Нет.

– Тогда мы можем уйти?

Мэй несколько минут молчит.

– Да, думаю, можем.

– Не забудь закопать их.

Но как Мэй будет это делать, Жильбер уже не смотрит – разворачивается и начинает идти в ту же сторону, откуда они пришли.

– Дорога в другой стороне, – кричит ему Мэй.

– Так мы же…

– Дальше нам на другую надо.

Что ж, Жильбер решает не спорить.

А сейчас они снова куда-то едут в жутко раскачивающейся повозке, и голова Жильбера трещит от боли – то ли из-за болтовни Мэя, то ли из-за солнца, и в итоге он измученно утыкается лбом Мэю в плечо. Думает, что, наверное, не стоило с ним ругаться. Только как еще выразить ужас, нарастающий в душе каждый раз, когда тот творит магию? Как объяснить ему, что он до сих пор не верит – ни в магию, ни в, вероятно, существование Мэя?

– А ты божество? – спрашивает вдруг он.

– Мы же уже говорили об этом, – в голосе Мэя Жильбер слышит улыбку.

– Да, но ты тогда так и не ответил.

– Я был когда-то божеством.

– А сейчас?

– А сейчас я копаюсь в ямах и ищу чужие кости, – улыбка превращается в невеселую усмешку.

Осознавать это сложно. Жильбер не верил в Бога – благо Робеспьер и Марат достаточно постарались, чтобы парижане, а вслед за ними и вся Франция, не слишком-то уважали этого мужчину на кресте. Проще было верить в силу императора, он-то хотя бы был живой (пока ему не отрубили голову, разумеется), но и в императора из-за тех же Робеспьера и Марата верить не сильно хотелось. Можно было верить в людей, чем Жильбер упорно и занимался, благо перед глазами был идеальный пример – Вирджиния, идеальный образец мира, выкованного революцией, – она не верила ни в бога, ни в императора, только в женщин.

В Китае в людей верить не получалось – они были молчаливыми, трудолюбивыми, замкнутыми, смотрящими на него с ненавистью. Может быть, ненависть была персонально для него, может быть, нет. Тут не было фабрик и заводов, мало высоких зданий, в основном – домики не выше пяти этажей даже в городах. Зато тут верили в богов – даже таких жалких, как Мэй.

Во Франции дома богов разрушали, а если было нужно, создавали новых – как Сен-Жюста, ангела смерти, только разве это было то же самое, что вера в мертвых в Китае?

Разве можно верить в мертвого, который не сделал ничего полезного?

Может быть, поэтому и Мэй был таким слабым – в него никто не верил?

Жильбер не мог его уважать. Просто не получалось заставить – как можно быть таким жалким, как можно подчиняться захватчикам, что эти маньчжуры, что европейские страны?

Если бы Жильбера спросили, кому он желает победы в этом противостоянии, он сказал бы, что Великобритании и Франции. Не потому, что сам был французом. Нет, просто потому, что это было бы достойно, потому что вдруг бы у них получилось привнести хоть немного жизни в этот мертвый, потерявшийся в своих иллюзиях край.

– Кем была та девушка? – решается спросить Жильбер.

– Настоящим чудом.

– Ты про всех так говоришь.

– Она умела видеть духов.

– Так я тоже, получается, тоже чудо?

– О, ты тоже то еще чудо, – довольно соглашается Мэй. – Но духов ты видеть не умеешь, а меня заметил, потому что я этого захотел.

Вот это новости – от них Жильберу ужасно хочется столкнуть Мэя с повозки, но он дипломатично держится.

– И зачем тебе нужна была ее смерть?

– Мне не это было нужно.

Отлично, кажется, они выходят на новый виток спора.

– Ты говорил, что тебе к ней нужно.

– Но не говорил, что хочу ее смерти.

– Ну так и молчал бы вообще, – в сердцах отзывается Жильбер и морщится от того, что из-за возгласа голова начинает болеть еще сильнее.

– Ну и молчу, – оскорбленно отзывается Мэй, впрочем, его хватает минут на пять. – Так вот, у нее была сестра, и еще…

Жильбер несчастно пихает его в бок.

– Можно немного тишины, ну пожалуйста?

– Пить меньше надо, – ворчливо отзывается Мэй. Учитывая, что Жильбер и не пил ничего, как и не ел, – в основном стараниями Мэя, умудрившегося-таки заблудиться на дорогах, – упрек звучит в высшей мере обидно.

Но тишиной все же обеспечивает – и еще какое-то время они едут в молчании, после чего не выдерживает уже Жильбер.

– Хорошо, она умеет общаться с духами – и что в этом такого важного?

– В наше время это дано очень малому кругу людей.

– Раньше таких было больше?

– Конечно! – кивает Мэй. – Можно было выйти на улицу и увидеть множество тех, кто знает речных духов и лисиц-оборотней.

– А что изменилось сейчас?

– Не те времена. Людям просто это больше не нужно.

– У меня дома очень любят сказки.

– Это не сказки, – возражает Мэй. – Сказки любят и у нас, потому и с духами никто больше не разговаривает. Это слишком страшно.

– А та девушка не боялась?

– Думаю, у нее нет выбора.

– И как ты про нее узнал?

– Я знаю обо всем, что происходит на моей земле.

Эта фраза звучит уже как-то совсем туманно, но Жильбер решает не переспрашивать. Мало ли что Мэй имел в виду. Все же кое-какие вещи из своего не особо усердного обучения на священника он извлек – например, что не стоит спорить с нечистой силой.