Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

в горниле устной традиции: как Сатаари ни старалась, ей не удавалось извлечь смысл из того, о чем повествовал воспроизведенный говорящими костями голос. Да, можно было разобрать то тут то там отдельные слова, выражения или даже целые фразы, но общее понимание ускользало от нее, как отражение солнца в бурлящем потоке.

Однако Тэра отказывалась сдаваться.

– Помнится, Дзоми Кидосу рассказывала мне нечто любопытное. В юности она странствовала по Дара вместе с Луаном Цзиаджи. Когда они путешествовали по острову Полумесяца, Луан заметил, что язык тамошних обитателей, хотя и является ответвлением диалекта Аму, сохранил старинное произношение и лексику, утраченные на Арулуги. Не может ли знание этого как-то помочь нам?

– Вы говорите о феномене, хорошо известном филологам, – кивнула Сами. – Я не специалист в этой области, но, насколько понимаю, когда носители одного языка оказываются разделенными на изолированные друг от друга группы, их речь начинает развиваться в разных направлениях. То, что сохраняется в одной группе, может быть утрачено в другой, и кое-где различные аспекты древнего наречия закостеневают. Таким образом ученые сделали вывод, что все современные диалекты Дара происходят от общего предка, а в конечном счете, вероятно, ведут к языку ано.

– Наречия агонов и льуку, что живут на бескрайних просторах Укьу-Гондэ, также сильно разнятся. Носители некоторых из них даже не способны понимать соседей, – промолвила Тэра, вспоминая о том, как рассеянные племена агонов собрались на короткое время после победы на Кладбище Костей. – Но если каждый диалект сохраняет неизменными какие-то черты исходного языка, то, значит, носители разных диалектов сумеют понять отдельные фразы из древнего духовного портрета. Может, если мы соберем достаточно много слушателей, то сумеем соединить отдельные части, дабы получить целое.

– Произвести такой эксперимент труда не составит, – сказал Годзофин. – Среди нас есть представители льуку и агонов из самых отдаленных уголков Укьу-Гондэ. Даже ледовые племена и танто-льу-наро могут быть хранителями фрагментов древнего языка. Благодаря вашей политике привечать беглецов отовсюду, в этом маленьком поселении собралась такая коллекция языков и наречий, какой не найти больше нигде в степи.

– Вы предполагаете использовать много ушей в пространстве, чтобы воссоздать ухо, способное слышать во времени, – промолвила Сатаари, и глаза у нее загорелись воодушевлением. – Какая захватывающая дух идея!

– Иногда, чтобы уловить зов, который нельзя услышать, требуется ухо, не погруженное в гомон привычного, ухо человека, рожденного не в этой стране, – заключила Тэра.

Носителей диалектов из разных уголков Укьу-Гондэ по двое и по трое приводили послушать копии духовных портретов. Раз за разом говорящие кости хрипло нашептывали свое повествование в новые уши. Слушатели старались выхватить понятные для них фрагменты и повторяли услышанное Сатаари. Радзутана, выступая в качестве писца, фиксировал эти фрагменты так, чтобы их можно было сравнить и соотнести между собой, выявить определенные закономерности и создать некие модели, – и постепенно кусочки собирались в единое целое, как головоломка.

– Слова-шрамы все-таки хоть на что-то годятся, – ворчливо признала Сатаари.

Радзутана улыбнулся и ничего не ответил.

После многих дней напряженной работы Сатаари известила Тэру, что готова.

И вот вечером в день Праздника зимы, когда воздух был наполнен снежинками, похожими на частички блистающих звезд, весь поселок собрался вокруг пылающего костра, чтобы попировать, почтить богов и послушать, как Сатаари рассказывает удивительную историю, древнюю и новую одновременно.

«Меня зовут Афир, я известна своему народу как Молниеносный Шаг, Шестипалый Муфлон. Ныне я расскажу о гневе богов и смерти матери-моря…»

Вот что узнали слушатели Сатаари.

Очень-очень давно земли Укьу и Гондэ представляли собой заросшие сочной травой луга, где имелось также множество рек и озер. Море Слез было тогда огромным пресноводным озером, во много раз больше нынешних своих размеров. Кочевые племена осели на его берегах и основали там великую цивилизацию.

Люди научились выращивать съедобные дикие растения, которые улучшали до тех пор, пока морщинистые горькие клубни не стали большими и сладкими. Они обрабатывали поля зерновых, где вырастало множество тяжелых колосьев, которые люди превращали в муку и крупу. В озере в изобилии водились рыбы и моллюски, а на зеленых лугах по его берегам паслись стада тучного скота.

Великие пэкьу надзирали за возведением монументальных насыпей, с которых звездочеты изучали пути небесных тел и предсказывали погоду и виды на урожай. По распоряжению правителей создавались гигантские картины из сотен тысяч камней, которые были видны только с высоты. Это был способ возблагодарить богов за щедрость.

Население росло, города из насыпных холмов разрастались, подобно чревам беременных женщин; хитроумные арукуро токуа множились, словно грибы после летнего ливня или как в навеянном тольусой наркотическом сне.

Но потом мир начал меняться. Сначала медленно, а затем очень быстро.

Год за годом мать-море усыхало, отступающая вода оставляла растрескавшиеся солончаки. Полноводные реки мельчали и слабели, все меньше рыбы плескалось на отмелях. Дожди стали редкими, по плоским равнинам прокатывались пожары, ярость которых раздували сухие ветра. Травяное море блекло, сменяясь островками жесткого кустарника и бурьяна.

Насаждения и стада гибли от засухи и болезней, еды перестало хватать на всех.

Поначалу пэкьу сочли это гневом богов. Отряды рабочих трудились, возводя еще более высокие курганы, чтобы следить за движением звезд, и складывали на солончаках еще более внушительные картины из камней, прославляющие подвиги богов и полубогов. Люди рыли больше оросительных каналов, старательно культивировали растения, изобретали новые способы завладеть богатствами умирающего озера.

Однако ничего не помогало.

Поскольку население вымирало от голода и болезней, пэкьу не видели иного выхода, кроме как обратиться к богам. Они требовали увеличивать число жертвоприношений, строить больше громадных курганов, создавать еще более величественные каменные картины. Когда платить рабочим стало нечем, властители прибегли к порабощению, подкрепленному дыханием гаринафинов.

Это приводило к ссорам и разногласиям, повсюду стали вспыхивать мятежи – порождение гнева и отчаяния. Кровь питала поля, рыбачьи лодки стояли заброшенными. Гаринафины сжигали храмы в честь богов, ямы с провизией отравлялись гниющими трупами. Кости мертвецов стали материалом для новой зловещей разновидности арукуро токуа – из них делали машины войны и истребления, изобретая новые способы убийства.

И тогда из пепла сжигающего все хаоса поднялись два героя: Афир и Кикисаво. Близкие, как язык и губы, как голос и дыхание, они увеличивали силу друг друга и уравновешивали присущие каждому из них слабости. Эти двое сражались с упорством медведей-звездорылов и силой диких быков, с проворством винторогих муфлонов, коварством саблезубых тигров и яростью жутковолков. Действуя сообща, они сумели наконец низложить старого пэкьу и восстановить мир в изрядно сократившемся городе курганов.

И тогда возник вопрос: что дальше?

– Мы не можем теперь жить как прежде, –