Песнь Итаки - Клэр Норт

мужа. Но я не нуждаюсь в лести, и привязанность мою не купить побрякушками. – Небрежный взмах руки, подражание сестрице Елене, которая могла движением пальца велеть: «Ах, принеси-ка мне веер из перьев, ведь я так слаба, но могу приказать», – но Пенелопе никогда не удавалось повторить подобный жест, хотя она тренировалась.

Автоноя поднимает лук Одиссея, показывает его всем собравшимся.

– Мой муж был великим воином и могущественным царем. А потому испытание будет простым. За того, кто сможет натянуть тетиву этого лука и пустить стрелу между лезвиями этих топоров, я выйду замуж.

Раздается ропот недовольства, протестующее ворчание. Это же все чепуха, абсолютная чепуха… Все взгляды обращаются к Амфиному, уже принявшемуся разминать шею. Антиной, облизнув губы, выступает вперед. Его отец уже начал собирать людей для неизбежной битвы, но их пока недостаточно, чтобы захватить дворец, – еще нет. Многие из женихов неприятно удивлены тем, как быстро после стольких лет ожидания стали развиваться события, как грубо приходится действовать, чтобы собрать сторонников. Антиной открывает было рот, намереваясь заговорить, бросить упрек толпе колеблющихся мужчин, – но его перебивают.

– Я это сделаю.

Телемах выходит в центр зала.

Он никому не говорил о своем намерении, и бродяге, скорчившемуся в темном углу, приходится проглотить свою досаду, сдержать негодующее шипение, когда юный царевич выходит вперед. Женихи качают головами, ворчат: все идет не по плану, совсем не по плану. Но голос Телемаха заглушает их:

– Это дом моего отца, лук моего отца. Я натяну тетиву, пущу стрелу, и больше не будет споров о том, достойный ли я наследник, равен ли я по силе любому из собравшихся здесь. После этого один из вас непременно женится на моей матери. – Его губы кривит усмешка, глаза обливают презрением застывшую под вуалью фигуру Пенелопы у подножия мужнего трона. – Женится на ней – и покончим с этим. Она – не часть наследия моего отца.

Эвримах пытается возразить:

– Э-э-э, ну, на самом деле, это не…

Но Антиной, подняв руки, гаркает:

– Непременно, Телемах! Если ты думаешь, что сможешь собрать отцовский лук и выстрелить из него, конечно, сделай это!

Антиною не важно, кто пустит эту стрелу; как бы то ни было, его отец придет с копьем и мечом, даже если свой ход они смогут сделать лишь на свадебном пиру.

Я со вздохом наблюдаю, как Телемах, мрачнея на глазах, шагает к ждущему его оружию. Он берет тетиву, хватается за лук, тянет и гнет, тянет и гнет, тянет и гнет – и терпит неудачу. В зале раздается смех, сперва редкие смешки и тихое хихиканье, которое затем перерастает в презрительное фырканье, от которого горят щеки. Дело не в невероятной силе Одиссея или его отца. Просто у этого оружия есть одна маленькая хитрость… Само собой: во всем обычно есть своя маленькая хитрость.

Телемах прекращает попытки, лишь когда слышит, как что-то щелкает в шее, когда чувствует, что руки вот-вот разожмутся, и когда, подняв голову, замечает сквозь взрывы уже неприкрытого веселья, как бродяга в углу незаметно качает головой.

Он замечает и кое-что еще, когда опускает оружие, сдерживая слезы, заставляя себя поверить, что глаза жжет от гнева и ярости, а не от стыда и сожаления. Он замечает, как Меланта, охраняющая каменнолицых Пейсенора с Эгиптием, не в силах сдержаться, хихикает, всего лишь раз, когда он отходит от лука.

– Не беспокойся, Телемах! – воркует Антиной. – Когда я стану твоим папочкой, я научу тебя стрелять из лука!

Неудача сына Одиссея с оружием должна стать предупреждением для женихов, предзнаменованием того, что случится. Но нет. Напротив, она разжигает их кровь, подогревает их спесь – и вот уже Антиной выходит испытать удачу, все еще посмеиваясь над провалом своего противника. Антиной не особо силен и определенно провел намного меньше времени, размахивая веслом, чем Телемах. Потерпев неудачу, он превращает все в шутку, указав на Пенелопу и крикнув:

– Она дала нам обыкновенное бревно вместо лука! Очередные женские штучки!

При других обстоятельствах, вероятно, некоторые из женихов могли бы согласиться с Антиноем. Но сейчас им мешает ошибка игрока, заставляя думать, что провал другого человека – это доказательство, что когда они попробуют – когда они попробуют, – то непременно преуспеют. Этим безумием смертные проклинают себя сами, и из-за него многие боги жиреют, получая непрерывный поток отчаянных, но тщетных молитв.

Женихи из кожи вон лезут, но лук не гнется.

Неожиданные альянсы внезапно начинают формироваться и распадаются, когда один из женихов пытается помочь другому согнуть лук.

– Давай, если я зажму его между коленями…

– А это точно та тетива, может, нужна подлиннее?..

– Постой, кажется, я понял, в чем тут хитрость, ох, нет, не совсем…

Пенелопа следит за всем, статуей застыв в передней части зала.

– Нам нужен жир и воск! – кричит один. – Нужно смягчить лук у огня!

Это весьма маловероятное предположение сразу же находит отклик в сердцах каждого болвана, который успел потерпеть неудачу с этим оружием, и Фебу отправляют за жиром. Когда она выбегает в ближайшую дверь, Эвмей и его сопровождающие выскальзывают следом за ней. Дорога к оружейной не охраняется, поскольку все внимание приковано к происходящему в зале. Распахнув тяжелую дверь, они кидаются искать обещанную Телемахом кучу оружия, но находят…

Ровно двадцать копий, ровно двадцать мечей. Двадцать шлемов с гребнями, двадцать бронзовых нагрудников – все разложено по кучкам, словно ожидает, когда именно эти мужчины именно с такими потребностями войдут в комнату. Эвмей не самый умный слуга Одиссея. Он не замечает это совпадение сейчас и не задумается о нем в будущем. Такова воля богов, решит он, что количество оружия точно соответствует количеству людей Одиссея, пробравшихся во дворец. И лишь позже, когда со стен будут отмывать кровь, обнаружится остальное оружие, тщательно припрятанное под соломой, укрытое мешковиной в углу самой дальней прачечной.

Эвмей со своими парнями начинают вооружаться, шикая друг на друга, когда звякает металл, и тревожно выглядывая в пустой коридор за дверью.

А в зале все так же не гнется лук.

Как философ, я должна испытывать сочувствие к этим потным, измученным мужчинам.

Как воин, я должна заявить, что эти женихи со своим воском и ворчанием по поводу тетивы – жалкие идиоты, которые не продержались бы и дня на полях Трои.

И тут бродяга говорит:

– Позвольте мне попробовать, досточтимые.

Никто его не слушает.

Чуть громче:

– Славные мужи, позвольте мне попробовать.

– Кто-нибудь слышит это жужжание? – рявкает Антиной, не прерывая свое, к этому моменту исполненное подозрений, изучение несговорчивого оружия.

– Я стал сильным за время моих странствий. Возможно, если бы я смог согнуть лук…

– Кто пустил эту грязную тварь в зал?

– Дайте ему попробовать! – рычит Телемах.

– Что, жаждешь заполучить в отцы вонючего попрошайку? Ты настолько отчаялся, Телемах?

– Если я смогу это сделать, я ничего не попрошу, – ворчит бродяга. – Просто для себя самого хочу узнать, осталась ли еще сила в этих старых руках. Кажется, я видел подобный лук, здесь есть одна хитрость…

– Дайте ему попробовать. – Голос Пенелопы разносится по залу. Эос уже подходит, доставая деревянный сундук из темного угла и показывая лежащие в нем острый бронзовый меч и кинжал, на котором выгравировано изображение волосатого клыкастого кабана. – Если он преуспеет, ему достанется это отличное оружие. – Небрежный жест в сторону клинков, поднесенных ближе к ждущему бродяге. – А также плащ и копье, которые помогут ему в пути. А вы, женихи, сможете посоревноваться в меткости и силе выстрела с луком моего мужа. Не вижу тут ничего плохого.

– Как и я, – встревает Телемах снова, слишком громко, слишком нетерпеливо. Я пытаюсь не закатить глаза. – Так и будет сделано. А теперь, мама, ступай в свою комнату.

– Прошу прощения?

– Твое присутствие здесь необязательно. Об итоге тебе сообщат.

– Это мой…

– Это мой дом.

Он повышает голос, и женихи неловко переминаются, услышав это. Они и не думали, что им может быть стыдно за Телемаха, нет, правда, но после его неудачи с луком, его провала с поисками отца и его демонстративных обид