Книга дождя - Томас Уортон

уж о португальцах, которые тоже имели виды на обнаруженные в Бразилии богатства) не прекращалась, и французы жили в постоянном страхе за свою жизнь. Когда проплывавший мимо купец предложил им вернуться во Францию, они поспешно согласились.

И вот уже несколько недель корабль блуждал в бескрайнем океане, а почти все животные де Лери были съедены. Судно, которое де Лери считал своим маленьким ковчегом, погибало, и он вместе с ним. И все же чудесным образом ему удалось сохранить самый ценный образец фауны живым, спрятать его от команды, – попугая с великолепным оперением, синего как небеса и крупного как гусь. Де Лери уже научил птицу нескольким простым молитвам и вежливым фразам на тот день, когда он найдет ему новый дом в зверинце какого-нибудь богача. Каждое утро, после того как его спутники вылезали на палубу, чтобы напрячь свои налитые кровью глаза в поисках суши, он кормил попугая несколькими оставшимися семечками из припрятанной им горстки и заводил с птицей такой разговор:

– Как зовут вас, мой добрый приятель?

– Меня зовут Жак. Рад знакомству.

– Я тоже рад знакомству с вами. Меня зовут Жан.

Но в итоге, почти обезумев от голода и опасаясь того, что случится, когда другие обнаружат, что он скрывает от них, де Лери понимает, что должен отдать свой трофей.

– Доброе утро, мой добрый приятель, как вас зовут? – спрашивает он птицу, и та в последний раз садится ему на руку.

– Меня зовут Жак, – отвечает попугай. – Рад встрече с вами. Похоже, будет дождь.

– В самом деле. И как ваше самочувствие этим утром?

– Жак голоден. Жак хочет есть.

– Понимаю, мой друг. Я бы тоже этого хотел. Произнесем наши молитвы?

Попугай не отвечает. Вместо этого он прихорашивается, чистит оставшиеся перышки.

– Помолимся? – настаивает де Лери.

– Отец наш, – наконец хрипло произносит попугай. – Благослови нас в сей день. Во имя Сына Твоего Иисуса. Аминь.

Де Лери приходит в голову, что в действительности человечество выделяется среди зверей не способностью к речи, не хитроумностью своих приспособлений, не размахом интеллекта. Все гораздо проще. Люди потеряли невинность, с которой были рождены. А животные – нет.

Де Лери выносит попугая на палубу, где его быстро душат, ощипывают, варят и поглощают в мрачном молчании. Съедено все без остатка, даже крючковатый клюв, и внутренности, и чешуйчатые лапы. Взяв несколько жилистых кусочков от птичьей плоти, де Лери задумывается о Ное. Наверняка наступил день на борту Ковчега, когда у них закончилась еда, и пришлось решать, кем из ценных пассажиров пожертвовать ради остатков человечества. Избранные навсегда были стерты из списка творений Божьих. Мы больше не знаем их имен и голосов. Гуото. Малаби. Крапчатый оротан.

Эта изобильная земля от полюса до полюса кишит живыми существами, благоговейно размышляет де Лери, но здесь, на корабле, людям нечего есть. Кроме друг друга.

Через пять дней после того, как попугай смолк навсегда, когда кажется, что у них не осталось выбора, кроме как попробовать запретную плоть, дозорный замечает побережье Бретани.

На палубах снова шумно: люди орут, плачут, выкрикивают благодарности небесам за свое избавление.

В конце пандемии COVID-19 многие люди утверждали, что в периоды относительно тихих локдаунов птицы пели иначе.

Исследователи в итоге подтверждают: когда движение транспорта и другой техники стихло, а люди в городах и деревнях появлялись на улицах реже, птичьи трели изменились. Многие птицы стали петь громче, чтобы защитить свою территорию или привлечь пару, а другие – мягче, поскольку в отсутствие людского шума их голоса разносились дальше.

Но все изученные виды объединяло одно: в тишине птицы запели мелодичнее, искуснее и прекрасней.

Клэр

Утром она обнаруживает что-то смутно знакомое среди съестного, выставленного на завтрак: тарелку перепаренного омлета и какой-то ролл в форме ракушки, наполненной терпким голубым желе. Затем она выходит на улицу. Вчерашние туман и морось чуть рассеялись. Она и впрямь различает пару домов впереди, как минимум пару этажей. Она гуляет по оживленным улицам, записывает наблюдения и снимает на цифровой фотоаппарат, расспрашивает продавцов в магазинах, людей, спешащих на работу. Ей нечего больше делать, кроме как быть наготове и играть свою роль.

Ее контактное лицо может оказаться тем, кого она уже встречала. Ей редко сообщают заранее, кого искать, когда или где произойдет встреча, и она предпочитает, чтобы ее держали в неведении. Все, что она знает: она заберет пустую сумку, с которой улетит домой. Большую тканевую сумку-мессенджер, которую может наполнить, чем захочет, когда будет готова уехать: сувенирами, журналами, грязной одеждой – неважно. Таможня проверяет, не спрятаны ли запрещенные предметы внутри багажа, но не сами сумки. Из-за нее вся эта заваруха, весь этот риск – из-за ткани, из которой сшита подкладка. Она состоит из шкурок животного, столь редкого, что за обладание им сажают в тюрьму. Сколько времени потребовалось, чтобы собрать эти шкурки, сколько их нужно, чтобы выстлать ими сумку, Клэр не знает. Может, потребовались все животные, оставшиеся на острове.

Если вид и так уже на грани вымирания, думает она, кто-то должен извлечь выгоду из его лебединой песни.

Идеальные концентрические кольца древнего города уже давно разомкнуты, изменены, переустроены, но Клэр находит много частичных повторений изначального узора: извилистые улочки, кольцевое движение транспорта, куполообразный торговый комплекс, похожий на огромный стеклянный подсолнух, парки в виде мандал. Почти все это новое, создано на деньги энергетической промышленности. «Недавно построено» – эту фразу она слышит чаще всего. Самое высокое здание в городе – парящий «Шпиль эфемерности»: серебряная игла, пронзающая облака. Недавно построено. В нем находится Музей времени, ему всего год, но он закрыт на ремонт из-за протекшей крыши. А рядом Театр звуков, со входом в виде огромного человеческого уха из металлических пластин, – тоже недавно построен. Стоит заглянуть туда позже, пожалуй. Есть еще новый аэропорт, конечно, он весь словно парящее стекло и свет, но она так спешила завершить путешествие, что едва заметила само здание, когда выходила из его дверей. Ей стоит обратить на него внимание при вылете. Хотя к тому моменту, возможно, построят аэропорт поновее.

Чего тут не существует, так это центра. Транспорт на извивающихся магистралях вроде бы вращается вокруг него, он должен быть где-то там, где в древние времена стояла башня, посвященная богу моря. И все же всякий раз, как Клэр кажется, что она вот-вот прибудет в центр, улица поворачивает и вновь выбрасывает ее на периферию, как парусник, который сбился с курса из-за встречного ветра.

У этого города должно быть сердце. Оно есть у каждого города,