Немезида ночного ангела - Брент Уикс

Я все еще держусь за конец веревки. Без нее у меня останется лишь одна надежда на спасение.

Бросив веревку вниз, я смотрю, как она извивается на холодном ветру и наконец исчезает с глаз.

Достаю ка'кари. С ним у меня еще есть возможность сбежать.

Мне нужно бросить его так, чтобы он приземлился на крошечную полянку рядом с конем. Там он прицепится к привязи, заберется по ней, сожрет, освободив коня, после чего скользнет в сумку. Чтобы ка'кари хватило магии на все задуманное, я полностью переливаю в него мой талант. Чувствую, что он словно прилип к моей ладони.

~– Тебе необязательно это делать.~

– Нет, обязательно.

~– Существуют и другие пути к искуплению.~

– Для меня нет никакого пути к искуплению. Я делаю это не ради него.

Надо мной кружит все больше и больше бритвоклювов. Их раскатистое карканье похоже на насмешку. Они жаждут мести, жаждут плоти. Скоро они получат и то и другое. Но мое мужество уже подводит меня. Чтобы не промахнуться, я приподнимаюсь на закованном в наручник запястье. Птицы собираются в тучу, черную, как мои грехи. Если я дождусь, когда в меня вонзится первый клюв или коготь, то никогда не выброшу ка'кари.

Я хотел быть стойким. Но правда в том, что я – трус.

Но знаешь что? Ты тоже трус. Нет, я обращаюсь не к Ви, а к тебе. Ведь это тебя так восхищают убийства, а не меня. Я стал убийцей, чтобы выжить. Чтобы не испытывать непрестанный страх. Ты же приходишь посмотреть на убийства ради развлечения. Просишь других творить насилие, которое так обожаешь. Отправляешь своих сыновей и дочерей патрулировать тьму, сражаться в начатых тобою войнах. Если они возвращаются, зовешь их героями. Знаешь, почему ты так делаешь? Так ты устанавливаешь правила. Говоришь им, о чем они могут и не могут рассказывать. Отправляешь этих детей в лес к оборотням и ждешь, что они вернутся к тебе ручными щенками, состригут с младенческой кожи косматую шерсть, сточат когти до наманикюренных ногтей, оденутся в выглаженную одежду и расскажут лишь то, о чем принято говорить в обществе. А когда на небе вырастает полная луна, ты велишь им спрятаться, потому что не хочешь видеть, как они расплачиваются за твои решения, а хочешь и дальше говорить себе, что твои руки чисты.

Думаешь, эта история только обо мне? Катись к черту.

Или лучше приходи ко мне, в преисподнюю. Я и оборотни уже ждем тебя.

Я хотел встретить свою участь храбро.

Но страх сдавливает мою грудь так, что становится трудно дышать, вдохи делаются неглубокими, частыми. Я снова опускаюсь на цепи, как дезертир, трус, слабак. Мир как будто сжимается вокруг меня.

Я содрогаюсь от рыданий и сжимаю ка'кари так сильно, что моя рука начинает дрожать.

«Бросай, Кайлар. Бросай, чтоб тебя!»

Я снова прикидываю расстояние, хотя мой разум уже полностью просчитал бросок. У меня с детства хорошо с меткостью. Но сейчас я не могу этого сделать, не могу выбросить мою последнюю надежду.

Вдруг перед моим взором снова возникает та картина, яркая, как наваждение безумца, и суровая, как правосудие. Я слышу чавканье клинка, вонзающегося в плоть. Вижу широко распахнутые голубые глаза моего сына, и вижу, как свет в них угасает, потушенный тем, кто должен был любить этого мальчика больше всего на свете.

Моя хватка ослабевает, и вот я уже держусь за ка'кари так же вяло и равнодушно, как за саму жизнь. В моей руке нет ничего ценного. Цепляться за ка'кари – значит цепляться за силу, цепляться за способ сбежать отсюда. Это значит стать той тварью, которую я презираю.

Меня переполняет отвращение к самому себе, к моим надеждам и к стремлению сохранить что-то, чем я не хочу обладать. Это не мужество. Не вздумайте восхищаться мной за это. Не думайте, что я храбр. Солдат, которого дома ждет любимая жена с детьми и который все равно идет с мечом на вражеские ряды – вот он храбр. А безумец, который бросается на врага в надежде, что тот положит конец его мучениям – нет, им движет нечто иное. Нет мужества в том, чтобы потерять что-то вам ненавистное.

Дальнейшие размышления лишь оттягивают неизбежное, а птицы уже кружат надо мной. Они пришли за своей добычей. Хватит думать. Настало время платить. Важны только действия.

Я подтягиваюсь повыше и бросаю…

Благодарности

Я хотел написать эту книгу с той секунды, как отправил в издательство «По ту сторону тени» и подумал: «А что дальше?»

Но передо мной стояла проблема: моих писательских навыков не хватало, чтобы осуществить задуманное. Написать продолжение я, конечно, мог, но мог ли я сделать это мастерски? Когда пишешь серию романов, в них вскрываются все слабости автора – писательские и даже человеческие. Поэтому афоризм древнегреческих философов «Познай самого себя» может подсказать только дебютировавшим романистам 1-го уровня, вооруженным лишь ржавой перьевой ручкой и одетым в набедренную повязку, дающую –1 к репутации, что сейчас не стоит соваться в подземелье 70-го уровня, на котором висит табличка: «Итак, ты решил, что заслуживаешь аббревиатуру Р. Р.?»

Я чувствовал, что еще не готов, поэтому решил прокачать свой уровень и ненадолго отвлечься на другие писательские проекты. Конечно, к тому моменту я уже одиннадцать лет выстраивал Мидсайру, но ведь теперь я стал настоящим профессионалом! Я собирался создать совершенно новый мир, выпустить три книги за три года, а затем вернуться в Мидсайру, вооруженный новыми навыками и свежим взглядом.

Я вернулся, вооруженный новыми навыками и свежим взглядом. Но не через три года. И не через три книги. Поэтому моя первая благодарность адресована вам, поклонники ночного ангела, ждавшие возвращения в Мидсайру почти так же долго, как и я.

Следующее спасибо я должен сказать Джону Скальци, который втянул меня в дружеское пари вроде тех, какими наверняка забавлялись Кит Марло и Уилл Шекспир. Однажды, сдав очередной увесистый том «Светоносца», я сказал, что моя следующая книга будет тоньше, и Джон тогда ответил:

– Ха! Вы, любители эпического фэнтези, вжисть не сможете написать короткую книгу. Ну-ка, какого объема будет эта твоя «короткая книга»?

Я, попавшись:

– Около 120 тысяч слов?

Джон:

– И это ты называешь короткой книгой? Да в среднестатистическом триллере всего 80 тысяч слов! Ну да ладно. Давай-ка забьемся… – на этих словах он бросил на стол плитку прессованного белого порошка. – Знаешь, что это?

– Кокаин? – спросил я, ища взглядом охранников гостиницы.